— Да ничего. Может, и к лучшему. А то свел бы его Мартышонок или кто другой в какой-нибудь бункер…
— Куда?
— Ну… в тайную кают-компанию, вроде вашей «таверны». А там всякое. Глядишь, и к наркотикам приохотился бы…
— У нас ничего подобного не было! — взвинтился Егор. — Один раз два дурака попробовали, да и то им морды раскровянили и прогнали навсегда.
— А тебе… не предлагали попробовать?
— Предлагали, — сознался Егор. — Я и глотнул. Меня тут же всего наружу вывернуло. Я вообще таблетки не терплю.
Михаил с облегчением сказал:
— Вот и хорошо… Тебя отец спас, Толик…
— Почему?
— Наследственность, наверно. Он тоже никаких пилюль и порошков с детства не переносил. Бабушка рассказывала: как заболеет — одно мучение…
— Видишь, где мучение, а где польза, — хмыкнул Егор.
— Ага… А кстати, Курбаши-то ваш все-таки за наркотики загремел. Сам не баловался, а сбытом занимался. Не в «таверне», конечно, он парень мозговитый…
— Откуда ты знаешь? — опешил Егор.
— Знаю… У меня в вашем городе кой-какие знакомства с оперативниками имеются, рассказали… Его дружки аптеку «взяли» с кучей таблеток. «Колеса» они называются по их терминологии. И в «гараж», то есть в специальный тайник, спрятали… Но за тем «гаражом» уже глаз был…
«Вот оно что! — ахнул про себя Егор. — А я-то думал про машину. Теленок…»
— В общем, вовремя ты прекратил отношения с этими джентльменами. Твою репутацию они бы не скрасили…
— Знал — и молчал, — беспомощно упрекнул Михаила Егор.
— Ага. А начни я разговор, ты опять решил бы, что я тебя воспитываю… Хотел перед отъездом рассказать.
Егор помолчал и, меняя разговор, хмуро попросил:
— Я позвоню Ямщикову, можно? Объясню, почему столько времени шмотки не возвращал…
Телефон Ямщиковых не отвечал. Даже гудков не было.
— Подожди немного. Может, просто линия загружена, — сказал Михаил. И вспомнил: — Кстати, наш номер с десятого января изменится. Запиши-ка сразу: пятьдесят семь, ноль два, двенадцать…
Егор вытащил дареную авторучку. Но блокнот был в комнате, а под рукой оказался только листок со стихами. Не отходя от телефона, Егор на обороте старого листа написал цифры. Уж эту-то бумагу он не потеряет…
Потом он опять позвонил Ямщиковым. Ответил Ваня. Скучным бесцветным голосом:
— Квартира Ямщиковых…
— Иван, это я, Егор.
— Ага…
— А Венька дома?
— Нет, конечно…
— А когда он придет?
Ваня молчал.
— Вань! Он когда придет домой?
— Ты разве ничего не знаешь? — слабо, сквозь электрический шорох, сказал Ваня. — Он в больнице. Его ножом ударили.
— Кто?!
— Копчик…
Третья часть
ДВА МЕЧА
Зеленый шар
Бывают вялые, тусклые фотографии, на которых даже свежий снег выглядит серым.
Такой вот пепельной фотографией виделось Егору все, что было вокруг. Целый месяц. Тоскливые и бесконечные четыре недели. Хуже всего тогда было чувство непоправимости. Замораживающее, лишающее сил. И Егору самому казалось странным, что он движется, ест, ходит в школу, порой даже учит уроки. Он опять словно раздвоился — как в тот день, при первом понимании, какую кару ему готовит отец. Один Егор автоматически жил теперь нормальной жизнью, а второй замер в глухом отчаянии. В ощущении своей неискупимой вины.
…Это ощущение пришло не сразу. Первые дни была просто ярость. Беспомощная и неугасающая. Если бы можно было добраться до Копчика, до Хныка, до Чижа, он голыми руками растерзал бы их. С радостными слезами облегчения. Но эти три гада, подонка, фашиста сидели за крепкими решетками. Ждали, сволочи, следствия и суда. А что суд? Ну, посадят эту гниду Копчика на несколько лет. А Хныка и Чижа, может, и не посадят — они, мол, ничего не делали, только рядом стояли… Как бы ни случилось, а все трое будут ходить по земле, дышать, жить… А Венька…
Что будет с Венькой, никто не знал. Ни врачи, ни родители, ни Ваня.
…Когда Егор с вокзала прибежал к Ямщиковым, Ваня был дома один. Похудевший, молчаливый. Сумрачно и коротко рассказал, что третьего января Венька шел через пустырь у цирка, спешил на утренник второклассников, которым помогал ставить спектакль. И повстречал тех троих. Известно, что Копчик опять у него требовал деньги, а Венька сказал: «Ну-ка, отойди ты наконец с дороги». И тогда Копчик припадочно заверещал, выхватил похожий на шило самодельный кинжал и ткнул Веньку в сердце. До сердца, к счастью, «пика» не достала, но порвала какой-то сосуд, Венька потерял много крови. А кроме того, он застудил легкие, потому что долго лежал в снегу. Те трое сразу убежали, а увидели Веньку случайные прохожие…
На ослабевшего, обескровленного Веньку навалилось жестокое воспаление легких. Он только два раза приходил в сознание. Сказал про Копчика и спрашивал, не сорвался ли спектакль…
При последних словах Ваня крупно глотнул, загоняя внутрь слезы, и стал смотреть за окно. И вот тогда Егор понял, что хочет убить Копчика, Хныка и Чижа…
И потянулись безнадежные, бесцветные часы и дни. Один раз Егор решился и позвонил Ямщиковым. Ваня тихо сказал, что состояние у Веньки прежнее и мама дежурит в больнице. Потом, в первый день после каникул, Егор отыскал Ваню в школе и спросил:
— Вань… ну что?
— Все то же пока, — глядя в сторону ответил полушепотом Ваня. И вдруг попросил: — Ты меня пока не спрашивай. Если будет что-то новое, я сам скажу…
И вот тогда рухнуло на Егора тяжкое понимание: «Он же считает, что это я виноват!.. Все так считают!»
«А разве не так? Кто первый раз натравил на Веньку Копчика?»
«Я — не первый! Сперва они сцепились у цирковой кассы!»
«Там — случайно. А вязаться к Редактору Копчик стал после той драки, которая из-за тебя…»
Мысли эти стали неотступны. Даже во сне.
Впрочем, иногда сны приносили облегчение. Егор видел, что Венька приходит к нему здоровый,
