Арнис с Ильгет распрощались с товарищами и вышли из штаба в сопровождении своих двух собак. Ноки снова была щенной, но пока это никак не проявлялось, она бодро чапала за хозяевами по дороге.
— Может, пешком пройдемся? — предложил Арнис, — по дороге Эльма заберем.
Ильгет подумала. Дети уже, вероятно, вернулись из школы... Но идти здесь всего час. Так хочется просто прогуляться с Арнисом... Вроде и усталость прошла.
— Пошли, — согласилась Ильгет. Арнис взял ее за руку. Мы как дети, подумала она, ходим за ручку. Но это так хорошо, так приятно... да и все равно никто не видит.
Вскоре полигон кончился. И кончились тучи. Так удивительно было снова видеть безоблачное, уже чуть потемневшее небо, идти среди весенних запахов просыпающейся земли. Слышать пение птиц — на полигоне их нет. И уже чудится отдаленный шум моря.
— Иль, а ведь на той неделе уже день нашей свадьбы, помнишь?
— Конечно.
— А знаешь, что мы сделаем? Я вот что придумал. Мы отправим на этот день куда-нибудь всех детей. Маму попросим, она наверняка их возьмет с удовольствием. Или можно маму к нам пригласить, а мы с тобой уйдем. И мы проведем этот день только вдвоем. И ночь тоже. Можно снять номер в отеле, отдохнуть просто.
— Ой, Арнис... как здорово, — воскликнула Ильгет, — с детьми, конечно, хорошо, но мы с тобой сто лет уже не были вот так... только вдвоем. Это такой праздник будет!
— И никаких поздравлений, ни друзей, никого. Только ты и я.
— Арнис, — Ильгет вдруг остановилась. Он посмотрел ей в лицо.
— Ты что, заинька?
— Можно я тебя поцелую? — вдруг спросила она шепотом. Арнис обнял ее, и бикры не позволили ощутить близость тел, но губы слились воедино.
— Радость моя, — сказала она, — я тебя ведь целый день не видела... только по грависвязи... так соскучилась уже.
— Пойдем, — прошептал Арнис, снова взял ее за руку и повел, как ребенка, — пойдем, ласточка моя.
— Как это будет хорошо, — мечтала Ильгет вслух, — мы с тобой пойдем просто в лес, да? И будем гулять весь день. Я сделаю крендельки, возьмем с собой. И яблок.
— Можно вообще уехать из Коринты на денек. На Квирине еще много хороших мест. Скажем, в Санту, там есть такой чудный парк.
— Я помню! Мы же ездили с детьми.
— А еще лучше, где ты не бывала раньше. Я ж тебе еще столько мест не показал!
— А потом всю ночь... Арнис, мы ведь не будем спать?
— Ну какой может быть сон...
Они не стали спускаться до Набережной, пошли через Грендир. Здесь ближе. Шли по краю дорожки — сейчас, вечером, в парке все еще было довольно много бегунов, кто в бикрах, кто в плотно обтягивающих тело рэстан-кике разного цвета. Прошли мимо гигантского прозрачного шара — антигравитационной установки, где внутри кувыркались в невесомости спортсмены — отрабатывали координацию тела и бой в отсутствии силы тяжести. Миновали длинную поляну с установленными на ней снарядами и препятствиями, и здесь все еще тренировались эстарги.
— Вот знаешь, что удивительно? — задумчиво сказал Арнис, — что с тобой никогда не бывает скучно. Если послушать, что мы все время друг другу говорим — ведь одно и то же! А никогда не надоедает.
— Только знаешь, — ответила Ильгет, — у меня часто бывают... ну, совесть мучает.
— Из-за Питы, — понял Арнис.
— Да. Я говорила с отцом Маркусом, но...
— Лишнее самоедство — такая же вредная крайность, как гордыня, впрочем, это ее обратная сторона... Но что я говорю, сам же этим страдаю. Вот знаешь, на мой взгляд, кто очень уравновешенный в этом плане человек? Иволга.
— Да, Иволга удивительный человек. Но... у меня тут даже не в самоедстве дело. Я просто все время думаю — что же у нас там не получилось? Можно просто сказать — ну разные люди, не сошлись. Но это по- светски. Бог же случайностей не допускает. Не могло это случайно выйти. А почему, для чего... Наверное, я должна была осознать какие-то грехи свои... впрочем, я осознала.
— Мы с тобой оба, Иль, боимся быть плохими. В этом наша проблема. А не надо бояться... Я как-то вот понял, после Анзоры. Не надо. Да, я плохой. С человеческой точки зрения, наверное, очень плохой.
— Арнис, ты самый лучший.
— А это неважно. Вообще не надо о себе думать. Надо о деле.
— Вот это, наверное, очень правильно... И ведь ты знаешь, я Пите как-то сказала то же самое... дура, хотела поправить отношения. Поговорить с ним по душам. А он раскричался... Сказал, что да, вот именно, он мне всегда это говорил, а я всегда думала только о себе и о своих делах, а не о НАШИХ делах. А какие наши дела-то... У нас и дел-то не было никаких, кроме секса.
Голос Ильгет вдруг стих. Арнис остановился, прижал ее к себе, прижал голову к груди, коснулся губами золотистой теплой макушки.
— Иль, не надо... Не надо. Больно тебе. Не надо это... Забудь, не думай. Это пройдет.
— Ничего, — Ильгет улыбнулась неловко, — ты прости, что я... чего-то вспомнила. А ведь мне тогда казалось, я счастлива. Вполне нормально живу. Ну семья как семья. Не идеально,но все равно — есть муж.... А сейчас я почему-то с таким ужасом об этом думаю, как мы жили-то? Как вспоминаешь все его слова, так тошно становится.
— Сагонов не надо слушать, не надо воспринимать всерьез.
— Он же не сагон.
— Те же принципы. Людей тоже не надо принимать слишком всерьез, особенно, когда они в гневе. Золотиночка моя... Господи, да когда же у тебя это пройдет?
Он стиснул ладонь Ильгет.
— Пойдем потихоньку... Я буду с тобой. Не бойся ничего, солнышко мое, не думай ни о чем.
— Я не знаю, я не права, наверное... Впрочем, неважно это.
— Это неважно, это прошлое. Оно прошло. Боль осталась, но она уже слабеет. Не вини себя, отец Маркус же тебе сказал. Ты же моя девочка, моя... Ты знаешь, иногда я жалею, что его не убили там, на Ярне... даже я мог бы.
Ильгет вздрогнула.
— Ты что, Арнис?
— А мне терять нечего, — сказал он, — я все равно уже убийца. Одним грехом больше, одним меньше. А за твою боль я кого угодно убью.
— Нет... не надо. Ты же знаешь... Мы же должны прощать. Правда, не знаю, мне все равно больно все это вспоминать. Но убивать все равно неправильно.
— Хорошо, — покорно сказал Арнис, — если ты не хочешь, я этого не сделаю.
