не хотелось. Даже больше того, она решила не искать квартиру сама и не настаивать на переезде. На Ярне жили и в куда более тесных квартирах, подумаешь.
Что это за жизнь будет в новом доме, если Ильгет одна будет расставлять мебель и оформлять помещения? Если все начнется с его равнодушия и ее недоумения и тоски? Как ни пыталась Ильгет спросить мнение Арниса о чем-нибудь, ответ всегда был один и тот же: да, это неплохо. Да, это ты хорошо придумала. Делай! И все — на этом все заканчивалось. Ни участия, ни даже вопроса о том, как движется дело. Ничего!
А ведь ему и делать-то было нечего. Ни работы, ни учений — Дэцин дал всем передышку. Социологией он тоже перестал заниматься — даже не позвонил своему наставнику, и книг не открывал. В сетевых дискуссиях не участвовал. Театром, выставками, концертами даже не интересовался. Время от времени посещал спортзал, но и эти посещения стали нерегулярными.
Чем же он занимался все время — все время, пока Ильгет возилась с детьми, готовила материал для домашнего музея, работала в СИ? Да ничем. Когда дети уходили в школу, после завтрака валился в кровать и спал еще несколько часов. Уходил гулять с Ноки, и гулял с ней очень долго. Пристрастился ежедневно выпивать бутылочку-две довольно крепкого пива. Смотрел какие-то комедии... Это стало пугающе напоминать Питу.
Ильгет начинала чувствовать себя виноватой. Может быть, дело в ней? Пита стал таким, живя именно с ней. И вот теперь Арнис... Она не умеет чего-то, не может. Тем более, и в постели теперь почти ничего не получалось, да Арнис и не старался. Не получилось — и ладно. Ему это было безразлично.
Что же делать? Надо бросить все и заниматься только Арнисом. Но как им заниматься? Да и как она может бросить все — ведь дети... Ну как же он этого не понимает: она сейчас просто не может уделить ему много внимания. Дети важнее. Она и так разгружает его от всех обязанностей.
Обязанности... раньше они вообще не думали о детях и семье в таких категориях.
О нет, Ильгет пыталась, конечно, поговорить с Арнисом, выяснить, в чем же дело, что происходит. Он тоже понимал, что ситуация ненормальна. Но все попытки вызвать его на откровенный разговор разбивались о каменное молчание.
Может быть, у него другая женщина? Мог же он встретить кого-то на Анзоре? Ильгет как-то прямо высказала такое предположение. Не обвиняющим тоном, нет. Ей сейчас это показалось бы облегчением — по крайней мере, она знала бы, в чем дело, откуда весь этот кошмар.
Арнис посмотрел на нее с непонятным выражением. Покачал головой.
— Нет, Иль. Этого не будет, никогда. Лучше тебя нет никого. И я никого не встретил. Иль... пойми, это только мое.
Однажды ночью, в постели, он сказал ей.
— Иль, ты прости меня. Я понимаю, что мучаю тебя, что все это ужасно. Я очень виноват перед тобой. И вообще виноват. Я могу только обещать... что все это будет не очень долго.
Ильгет встрепенулась, повернулась к нему, обняла.
— Арнис... любимый мой. Я ведь люблю тебя, ты пойми. В чем ты виноват... ты не можешь быть виноват. Это тебя что-то мучает... ты боишься мне сказать, ты не хочешь. Я понимаю. Но я могу все понять. Честное слово!
Арнис погладил ее по голове.
— Спи, Иль. Не думай об этом, — сказал он изменившимся вдруг тоном, — есть вещи, которые лучше не знать.
— Но почему? — спросила Ильгет. Арнис не ответил. Тогда она заплакала. Арнис лишь прижал ее голову к груди и гладил — но так и не сказал ничего.
На следующий день он выпил в одиночку бутылку рома и лег спать рано. Ильгет остерегалась с тех пор заводить откровенные разговоры.
Она встретилась с Беллой и все рассказала ей. Та лишь головой покачала.
— Иль, я вижу, с ним что-то не так. Хотя в последнее время мы почти не встречались. У меня впечатление, будто он меня избегает.
— Да он вообще всех людей избегает.
Арнис и правда — совершенно перестал ходить в гости и будто шарахался от всех, кто приходит. Единственное общество, которое его еще устраивало — было общество Ноки.
(Ноки любила его, даже если он — убийца. И рядом с собакой он был достоин существования.)
— Иль, я не представляю, что делать. Он в глубокой депрессии. Что может быть причиной? — Белла задумалась.
— Знаешь, насколько я знаю Арниса — это чувство вины. Это его слабый пункт. Он сделал, наверное, что-нибудь плохое... действительно, плохое, если такая реакция. Предательство...
— Белла, если бы он совершил предательство и испытывал из-за этого чувство вины, он бы потребовал суда. Если бы, конечно, просто Дэцин не отдал его под суд. И его бы отправили на Сальские острова, в тюрьму.
— Значит, — сказала Белла, — он сделал что-то такое... то, что не заслуживает суда с нашей точки зрения. Но за что его мучает совесть.
Ильгет помолчала. Наверное, Белла права...
— Но что же делать-то? Он ни в какую не хочет рассказывать.
— А если он расскажет — это тебе поможет? Иль, ты не дави на него в этом смысле. Он если тебе расскажет, будет чувствовать еще себя виноватым и за то, что на тебя взвалил ношу.
— А так — нет? Так разве не взвалил?
— Иль, да взвалил, но с его, мужской точки зрения, видимо, некрасиво рассказывать тебе. Еще некрасивее, чем так. Надо думать не о том, что случилось, а о том, как помочь...
— Я не знаю, Белла. Я, наверное, не умею. Надо быть ласковой, надо как-то иначе его расшевелить... а я не могу. Не зря мне говорили, что я не женщина.
— Ну вот, еще только не хватало твоего чувства вины, — рассердилась Белла, — перестань, пожалуйста. Он же тебя выбрал такой, какая ты есть. Он тебя такой любил. Не надо ничего искусственного. А что делать... по-хорошему, одно: к психологу бы надо.
— Говорила — не соглашается.
— Знаешь что? Поговори с вашим командиром. Это у тебя Арнис не соглашается, а тот может ведь и приказать, не так ли?
Ильгет нашла совет Беллы вполне здравым и в тот же день позвонила Дэцину.
— Здравствуй, здравствуй! — дектор выглядел вполне бодро и весело, — как жизнь, птичка?
— Хорошо.
— Возвращаться не собираешься? В середине мая начнем тренировки.
— Может быть, — сказала Ильгет, — в принципе, Дара уже большая, я подумывала. Я хотела с вами поговорить об Арнисе.
— Об Арнисе? — Дэцин стал серьезным, — ну давай.
— Может быть, мы встретимся где-нибудь?
Договорились о встрече в «Синей вороне». При ресторане была и детская Группа, что для Ильгет очень удобно.
— Вот что, — сказал Дэцин, выслушав Ильгет, — дела у Арниса действительно плохи.
— Вы знаете, я спросила его: может быть, это сагонская атака? Так он даже рассердился: что это за манера у нас, говорит, все списывать вечно на сагонов. Дело даже не в том, что на Квирине сагонов не бывает. Дело в том, что мы совсем уже совесть потеряли, как что случается — сагоны виноваты. Как будто у нас самих нет свободы воли. Как будто мы сами ни в чем не виноваты.
