лесном схроне...
А тут — сразу столько денег!
— Ну, господа, — говорил кто-то у столика, — мы же понимаем, как все это делается! Мы все уже давно это знаем...
А как все это делается? — молчаливо удивилась Ильгет. Может, он думает, что я по какому-то блату заняла это место?
Да ведь я здесь совершенно никого не знаю. И меня — никто. Какой может быть блат?
Да неважно все это, подумала Ильгет. Она помолилась про себя, нервное напряжение уменьшилось. Неважно. И похвалы эти несущественны — я что, ради них писала? Пусть говорят, что хотят. И уж конечно, неважна эта ругань. Может, завидуют люди... Хотя и неприятно, конечно, что такое отношение недоброжелательное.
Лучше бы я осталась сегодня с Арнисом, подумала она. Вдруг вспомнилась больничная палата, такая уютная. Полутьма. Лицо Арниса на белой подушке. Ласковый, внимательный взгляд. Сидели бы сейчас и разговаривали. Можно чаек было бы заказать.
Ильгет смотрела на лица вокруг... И вдруг одно показалось ей знакомым. Да нет, не знала она этого парня. Просто — что-то родное промелькнуло. Парень молодой еще, лет двадцати пяти, и даже непонятно что — взгляд? Уверенные, точные движения? Какая-то будто чужеродность среди всей здешней толпы? Что-то выдавало в нем эстарга. Ильгет отметила это лицо, смуглое, кареглазое, с вихрами темных волос надо лбом.
Торжество все не начиналось. А чего я сижу? — подумала Ильгет. Ведь не ужинала сегодня. Почему бы не поесть? Она подошла к свободному столику, взяла лист меню, сделала заказ. По крайней мере, если не удастся пообщаться с людьми, так хоть пожрать по-человечески. Она заказала себе и вина — для храбрости.
Вскоре официантка (здесь были люди-официанты, неслыханный шик) принесла поднос с ужином и бутылочкой красного цергинского ву. Ильгет принялась рассеянно поглощать креветки с салатом. Тем временем высокая тощая дама, завернутая в алое полотнище, вещала с эстрады томным протяжным грудным голосом.
— Дорогие друзья, я так рада видеть вас всех снова... Вы знаете, мы подготовили для вас небольшой сюрприз. Сегодня мы в первую очередь будем чествовать нашего дорогого Сокалия Дорна. На этой неделе исполняется пятьдесят лет его творческой деятельности. Поприветствуем же нашего юбиляра!
Зал дружно зааплодировал, это поразило Ильгет — на Квирине вообще не приняты аплодисменты. Нигде и никогда. Видимо, здесь, в литклубе, свои правила. На сцену вышел невысокий пожилой импозантный мужчина. Поклонился. Это, видимо, и был Сокалий Дорн. Дама начала пересказывать его биографию.
Еще раз удивило Ильгет, что никак не была упомянута профессиональная деятельность юбиляра. Такое ощущение, что он всю жизнь провел в литклубе. Дама говорила о поездках на какие-то конференции, о титулах, полученных Дорном на разных планетах. О его семейной жизни — жене и почему-то всего одной дочери. Лишь под конец дама заметила трагическим голосом:
— Все мы знаем, как сложно сочетать заработок средств для семьи с творческой деятельностью. К счастью, у нашего юбиляра — замечательная жена. Работая пространственным дизайнером, она помогала мужу в его уникальном творчестве. Без Эрилы Дорн мы не имели бы сейчас удивительных поэм, стихов и так любимых всеми нами юмористических миниатюр, которыми нас одарил юбиляр. Поблагодарим Эрилу Дорн за ее самоотверженность и любовь к мужу!
Зал снова захлопал. Ильгет из вежливости несколько раз сложила ладони.
Это — Квирин? Ей сейчас казалось, что нет... А почему, собственно — ведь вот эти люди и есть квиринцы. Они здесь живут, работают, они и есть — народ. Ильгет не отсюда, она совсем с другого мира, она чужая здесь и будет чужой. И даже прожив на Квирине много лет, она не знала и не поняла этого народа — все время существовала где-то на краю. Маргинал. По сути, все, кто меня окружает, вся ДС — это больные, ненормальные люди, живущие неестественной жизнью. Их нельзя назвать обычными квиринцами, и не случайно в ДС много эмигрантов...
Мне никогда не заслужить одобрения этих людей, подумала Ильгет, я никогда не стану среди них своей...
Сейчас бы к Арнису... Господи, сколько еще терпеть здесь, когда можно будет уже идти?
— Свободно? — Ильгет обернулась. Увидела то самое, запомнившееся лицо, кареглазого парня. Невольно улыбнулась и кивнула ему. Парень сел рядом.
— Хотите? — Ильгет подняла бутылку. Сосед обрадовался.
— А, давайте! — Ильгет разлила вино по бокалам. Со сцены что-то там еще говорили про юбиляра. Кареглазый парень поднял свой бокал.
— За тех, кто наверху, — сказал он. Ильгет кивнула. Они чокнулись и выпили.
— Летаете? — спросила Ильгет.
— Ага. Я ско. А вы?
— Военная служба.
— Ого! — парень удивленно вскинул брови, — планетарное крыло или космическое?
— Да как сказать... — Ильгет замялась, — по специальности космическое, а работаю в основном на планетах.
— Я тут первый раз, — сказал парень, — хотя и пишу, вроде, давно уже...
— Я тоже, — призналась Ильгет, — и как-то так все непривычно, да?
— А я вас увидел и сразу подумал, что вы, наверное, тоже из эстаргов. Но однако, ничего себе... служба у вас. Да, кстати, что-то молчат сейчас — говорят, ракетометы новые уже есть, четырехствольные?
— Есть, — сказала Ильгет, — «Ураган». Мне таким уже пришлось пользоваться. Ну что — вещь хорошая, конечно. Кучность огня очень высокая. Интеллект... В общем, по сравнению с той же «Молнией» это — как арбалет в сравнении с луком.
— Ну у тебя и сравнения... Ничего, что на ты?
— Ничего, конечно. Тебя как зовут?
— Мариэл. Мариэл Нэррин.
— Ого! — воскликнула Ильгет, — а я с тобой мечтала познакомиться! Мне очень нравятся твои рассказы. Такое ощущение, что ты их все сочинял в запределке. Какие-то они... не трехмерные у тебя.
Мариэл улыбнулся самодовольно.
— Я в «десятке», — сказал он скромно. Покосился на сцену и пробормотал.
— Долго они будут эту бодягу тянуть?
Седовласый юбиляр вышел на середину. Дама произнесла громко.
— А теперь мы попросим Сокалия почитать что-нибудь.
Зал взорвался бурными аплодисментами. Мариэл поморщился.
— Как в обезьяннике...
— А мне привычно, я вообще-то не с Квирина, — сказала Ильгет. Тем временем Дорн начал читать стихи. В зале установилась тишина.
— Наставление начинающим женам, — объявил он театральным голосом. Ильгет стало как-то не по себе.
