она почти ничего не ощущала. Затем Ильгет приказали свести кисти рук за спиной, и защелкнули наручники. Так она продолжала стоять, и охранник караулил сзади, держа наготове дубинку. Из квартиры доносились звуки — там двое черных начали обыск, переворачивая все вверх дном. Рычала Норка (скорее всего, забившись под стол). Один из служащих допрашивал Питу.
— Сядьте, — он указал дубинкой на стул, — вы муж Эйтлин?
— Да, — пробормотал ошарашенный Пита.
— Вы знаете, чем занималась ваша жена?
— Н-не знаю, — Пита явно был напуган, — я ничего не знаю.
— У вас не было подозрений?
— Может быть, — Пита говорил с усилием, — откуда мне знать? Я ведь целый день на работе, понимаете... она куда-то ходит, а мне же не говорит. А что... что-то серьезное?
— Серьезнее некуда, — подтвердил служащий
— Были, — уже бодрее заговорил Пита, — но я думал, это все так, не всерьез. Она давно уже говорила, что ей что-то кажется, мерещится, что у нас все не так, неправильно. То есть как бы не то, что антигосударственные высказывания, но... — он смешался. Наговорить на Ильгет слишком много — это значит обвинить себя в том, что вовремя не принял мер, не донес.
— Ваша жена встречалась с кем-нибудь? — поинтересовался служащий. Пита вздохнул свободнее.
— Думаю, да. Не знаю. Я не могу проконтролировать, но подозрения у меня были. Я считал, что у нее есть любовник.
Ильгет слепо качнулась, сделала шаг. Охранник за ее спиной совершил неуловимое движение, дубинка обрушилась на локоть, в болевой точке, где нерв так близок. Ильгет охнула, но не согнулась — наручники не позволили, просто уткнулась лицом в стену и сжала зубы, пережидая острую вспышку боли.
— Стоять, — добавил охранник. В комнате продолжалась беседа.
— Она приносила что-то домой...
— Может быть, я не видел. Поймите, я и дома-то почти не бываю. Мы с ней почти не общаемся. Если бы я что-то видел, я бы, конечно, сразу сообщил. Но у меня кроме подозрений, ничего не было... Я уже хотел писать в Народную Систему, чтобы ее проверили как-то.
— Вы где работаете?
— Программистом в Центре биотехнологии.
— Ваше положение очень серьезно, Эйтлин. Ваша жена арестована. Я хотел бы верить, что вы ни к чему не причастны.
Пита прижал обе руки к сердцу.
— Ну что вы, что вы... я действительно ничего не знал.
Он даже улыбнулся допрашивающему. Так, будто они были своими людьми, близкими, и только для проформы соблюдали правила какой-то игры. И тот, похоже, принял эту идею. Сказал уже менее строгим тоном.
— Вы понимаете, что просто так это не может оставаться. Вы уже причастны к тому, что произошло.
— Но мы даже хотели разводиться. У нас и отношений-то никаких не было. Я не отвечаю за нее, мало ли, что она могла натворить. Я не могу за все отвечать! — голос Питы взвинтился.
— Ну с разводом, очевидно, вам придется поторопиться, — заметил служащий.
— Да, конечно, я готов развестись хоть сегодня, — быстро ответил Пита.
— Вас вызовут в Комитет Народной Системы. Подпишите вот этот документ, о невыезде...
Все кончено, билось в голове, все кончено. Одна-единственная мысль. Последняя. Ильгет не заметила, как вышли во двор, даже мороза не почувствовала. Машина долго ехала куда-то, и оказалась в конце концов у родных фабричных корпусов. Охранники — двое — повели ее к зданию из темного кирпича, стоявшему на отшибе. Ильгет никогда не могла понять, что это за здание и для чего оно. Они что-то там отмечали на входе, что-то вводили в электронную систему, о чем-то говорили с таким же охранником в той же черной форме, стоящим у двери. Ильгет ничего не соображала, все еще полностью парализованная, полностью во власти кошмАйре. Это просто сон, кошмарный сон, вот сейчас она проснется... Да нет, оборвала себя Ильгет, не сон это. Тебя предупреждали, что такое может случиться. Но где, как я прокололась? Вроде все нормально было. Знают ли они что-нибудь о мине?
Дура! О какой мине? И ты не должна ничего знать об этом. Первое, что они сделают — вколют сыворотку правды, и все станет известно. Ильгет сделала несколько глубоких вдохов.
— К стене. Стоять смирно.
Ильгет стояла лицом к стене, пока охранник отпирал камеру. В подвальном этаже. Камера оказалась очень узкой, маленькой, кровать с серым бельем, проход — и больше ничего. Ильгет вошла, села на кровать. Дверь за ней закрылась. И первым делом, едва только охранник вышел, Ильгет произнесла про себя кодовую фразу.
Это была цитата из Мейлора, собственно — целое маленькое стихотворение.
Эффект блока был похож на эффект оглушающего удара по голове. Ильгет, казалось, на миг потеряла сознание, а когда вынырнула из этого состояния, в мозгу царил полный сумбур.
Что происходит? Страх остался. Почему меня арестовали? Я... работала на фабрике. Это я помню. Что я сделала плохого? Может, из-за Жеррис? Да нет, ерунда, поцапались. Нет, что-то было... наверное, что-то было. Но я ничего не помню.
