Видеть этот удивительный космопорт. Людей вокруг в бикрах разного цвета... к бикрам-то я привык, мои пилоты только в них и ходили, это такие легкие скафандры. Но мои — курьеры — носили желтые бикры, а тут были всякие, разные. И пересечь карантинную зону (мои ребята долго объяснялись на выходе с местной... охраной? В общем, с какими-то проверяющими). И выйти в огромный зал, похожий на зимний сад со множеством растений, с фонтанчиками и скамьями, с людьми в бикрах и без них, с самоходными автотележками и какими-то непонятными конструкциями. Рица на выходе из карантинной зоны тут же бросилась на шею какой-то женщине, вокруг них целая небольшая толпа собралась. Акман положил руку мне на плечо.
— Пойдем, что ли, Ланс...
— А вас никто не встречает?
— Да нет, — сказал Акман без улыбки, — некому. Да и старый я. Привычно уже... Идем, я тебя провожу, самому тебе не добраться.
Я оглянулся на Рицу... она, сияющая, довольная, что-то рассказывала своим родственникам... и друзьям, наверное. Надо бы попрощаться, нехорошо же так...
— Идем, — повторил Акман, — так принято. Прощаться ни к чему. И так столько вместе были.
Мы пошли с ним через огромный зимний сад.
На Квирине стояло лето. Теплый воздух приятно обволакивал тело, вокруг деревьев — это были высокие темные кипарисы — дрожало марево. Кипарисы выстроились в длинный-длинный ряд, по обеим сторонам широкой аллеи. Над острыми верхушками безудержно синело небо. Хорошо здесь... хорошо. Мы шли молча по этой аллее, навстречу нам, поодиночке и компаниями люди, преимущественно в бикрах. Квиринцы.
«Там любовь. Я это знаю. Там люди живут по-настоящему».
Таро, неужели ты прав? Как жаль, как бесконечно жаль, что тебя нет рядом со мной...
Акман — у него тоже никого нет. Никто не встретил. «Привычно» — но жена все равно бы пришла. И верный друг бы пришел. И дети. Никого нет... Так и идем рядом по аллее, старый и молодой, оба одинокие до бесконечности.
Неужели, вот эти люди — всегда-всегда живут любовью? Они чужие мне. Если бы это была любовь, я уже почувствовал бы это... конечно, они добрее, гораздо добрее нас, мир у них — добрый, ласковый, простой. Мир, где могут подобрать чужого раненого мальчишку и спасти его. Но — любовь?
Таро, я узнаю это, я обещаю.
Мы вышли на площадь, где рядами стояли разноцветные, глянцевые, как леденцы, машины. Размером с нашу легковушку, но без колес, крыши стеклянные... то есть не стеклянные, наверное, но в общем, прозрачные. У многих, впрочем, крыши нет... есть, вернее, но она откинута. Потом только я заметил на пузатых боках этих машин выступы, похожие на длинные в основании, дельтовидные толстенькие крылья. У некоторых крылья были убраны в специальные пазы.
Акман вскарабкался в один из... флаеров. Точно, так они называются, теперь вспомнил. Распахнул передо мной дверцу. Я сел, пристегнулся. Все, как в машине с откидным верхом.
Акман молча взялся за управление (маленький штурвал и пульт с разноцветными квадратиками, как на звездолете), флаер стал подниматься вверх. Я замер... вот это да! Здесь-то я чувствовал ускорение, правда, небольшое... в кресло меня вдавило. Флаер поднимался стремительно, почти вертикально. У нас на Анзоре самолеты реактивные... и вертолеты еще есть. А тут — ничего, просто так поднимается, как по волшебству. Гравитационный двигатель, опирается на гравиполе планеты... хрен я понимаю, как это происходит. Но здорово! Деревья поплыли внизу, слились в мохнатую зеленую шапку. Ветер хлестал в лицо, и это было приятно на жаре, собственно, жары уже не было, была свежесть, восторг, ветер... справа от меня под крылом раскинулось море. Я ни разу моря не видел на Анзоре. Вот здорово — увидеть его впервые с высоты... удивительная вещь это море. Лежит такая огромная масса воды, и нет берега. Нет. Только синее сверкание до самого горизонта.
Флаер ухнул вниз... это мне показалось, что ухнул. На самом деле Акман просто его повел на снижение. Вот здесь — пожалуйста, все ощущения посадки. Тем более, что Акман, похоже, не очень-то осторожно снижался, так, по привычке — вниз и все. Комок подкатил к горлу, я вцепился в подлокотники... К счастью, этот дикий спуск скоро закончился.
Мы оказались на просторной крыше какого-то здания, сплошь уставленной флаерами. Так же молча Акман помог мне вылезти. Ноги дрожали... ну и дела, я, наверное, не смогу тут... тут все летают с детства, а я вообще полетов не переношу. Меня едва не вырвало...
— Ты что-то побледнел, — заметил Акман.
— Ну я... это... укачало чего-то, — признался я. Он улыбнулся едва заметно.
— Ничего, привыкнешь. Пошли...
Едва войдя в помещение, я остолбенел.
Крест! Эмблема Беши... Этого еще не хватало.
Он прямо на стене висел. Ошибиться невозможно, это не просто так какой-нибудь символ, это именно бешиорская религия... фундаменталисты проклятые. На этом кресте висел Распятый, очень художественно, между прочим, выполненный. У меня что-то поплыло в голове... неужели я дошел до измены Родине... связался с бешиорцами, пес проклятый! Через секунду я сообразил, что все это ерунда, конечно. Какое дело Квирину до Беши! Кому эти бешиорцы нужны... Просто по какой-то причине тут повесили этот крест. Может, в качестве произведения искусства.
А может быть, у них тут на Квирине тоже есть подобная религия... жаль, конечно, если так. Тогда уж никак не скажешь, что здесь живут Любовью, что у них Бог, который есть Любовь. Потому что бешиорская религия от любви еще дальше, чем наши Заветы Цхарна.
Разберемся. Неважно это сейчас.
А измена Родине — так тут мне и терять нечего. До нее-то я давным давно дошел. И все же — если бы здесь, предположим, и правда оказались бешиорцы, я ни за что не стал бы с ними сотрудничать.
Вслед за Акманом я вошел в кабинет. Сидевшая там женщина подняла голову.
Мы поздоровались, сели у стола. Акман начал объяснять суть дела. Он рассказывал мою историю — вкратце, конечно. А я рассматривал женщину. Милая такая, сразу видно — добрая, тетя средних лет. В строгом синем костюме. А на шее — опять этот бешиорский символ на шнурке. Бешиорцы крестик носят, как мы — треугольник, только мы пришпиливаем к одежде, а они — на шее. Ну не может же быть, чтобы здесь, на Квирине, в Эмигрантском Отделе бешиорцы работали.
А почему не может быть? Может, меня Акман привел в специальное отделение для анзорийцев, и работает здесь женщина с Анзоры. Из Беши. Им же все равно, они не понимают, что для меня, лервенца, лучше любой инопланетник, чем человек из Беши.
Женщина улыбнулась (хорошая улыбка... открытая, искренняя), протянула мне через стол руку.
— Ландзо... Меня зовут Лика. Я работаю здесь от церкви... отдел по делам эмигрантов. У нас на Квирине этим церковь занимается. Так что мы с тобой сейчас все наши дела решим. Сначала тебя нужно как-то зарегистрировать. Ты ведь решил остаться на Квирине? Насовсем?
Я пожал плечами. Выбора-то нет.
— Значит, тебе нужно сейчас жилье, какие-то деньги на первое время и кто-нибудь, кто поможет на первых порах... Акман? Мне найти для Ландзо кого-нибудь из церкви?
— Если можно, — сказал Акман, — я собирался в горы...
— Будет сделано, — согласилась Лика, — значит, давай тебя занесем. Ландзо... а как твоя фамилия?
Я замялся.
— У них фамилий нет, номера только, — пояснил Акман.
— Нужно что-то придумать...
