Проблемы жизни

старательно ухаживали в течение многих лет.

Жизнь в городе как-то странно оторвана от вселенной. Вместо долин и гор появились здания, созданные рукой человека. Взамен бурных потоков слышится рев городского движения. По вечерам едва можно увидеть звезды, даже если кто-нибудь и пожелал бы этого, так как огни в городе слишком ярки. Днем виден совсем крохотный кусочек неба. Несомненно, что-то происходит с жителями города, они хрупкие и отполированные, у них есть церкви и музеи, алкоголь и театры, красивые одежды и бесконечные магазины. Повсюду люди — на улицах, в домах, комнатах. Облако плывет по небу, но лишь немногие обратят на него внимание. Везде беготня и сутолока.

Но в этой комнате были тишина и величие. В ней царила атмосфера, свойственная богачам, чувствовалась надежность, отгородившаяся от всего остального, уверенность и длительная свобода от нужды. Он говорил, что интересуется философией, восточной и западной; по его мнению, нелепо начинать с греков, как будто до них ничего не существовало. Потом он перешел к своей собственной проблеме: как давать и кому давать. Проблема обладания деньгами и связанной с этим ответственности в какой-то степени беспокоила его. Почему он создает из этого проблему? Имеет ли значение, кому давать и с каким настроением? Почему это стало проблемой?

Вошла его жена, изящная, живая и любознательная. Оба они, по-видимому, были хорошо начитаны, опытны в делах и обладали житейской мудростью; оба были способны, многим интересовались. Они были продуктом одновременно и города, и деревни, но сердца их принадлежали преимущественно городу. Одно лишь, казалось, было где-то далеко — сострадание. Ум их был хорошо развит: можно было видеть и остроту, и безжалостный подход, хотя это и не заходило слишком далеко. Она немного писала, он слегка занимался политикой. А как легко и уверенно они говорили! Сомнение существенно необходимо для раскрытия, для последующего понимания, но разве может быть сомнение, если вы уже знаете так много, если ваш панцирь самозащиты так безукоризненно отполирован, и все его трещины прочно заделаны изнутри? Линии и формы становятся чрезвычайно важными для тех, кто пребывает в оковах чувственного; тогда красота есть ощущение, доброта — чувство, а истина — предмет рассуждений. Когда чувства господствуют, комфорт становится необходимым, не только для тела, но и для души; но комфорт, особенно комфорт ума, действует разъедающим образом и ведет к иллюзии.

Мы есть те вещи, которыми владеем; мы есть то, к чему привязаны. Привязанность не содержит в себе ничего возвышенного. Привязанность к знанию не отличается от другой склонности, которая доставляет удовлетворение. Привязанность есть поглощение самим собой, независимо от того, будет ли она на самом низком или на самом высоком уровне. Привязанность — это самообман, это бегство от пустоты своего «я». Все то, к чему мы привязаны, — собственность, люди, идеи, — приобретает особо важное значение, потому что без множества вещей, которые заполняет эту пустоту, «я» нет. Страх небытия заставляет обладать; и этот страх рождает иллюзию, привязывает к умозаключениям. Умозаключения, решения, как в материальной области, так и в мире идей, мешают пользоваться разумом, свободой, в которой только и может пролиться реальное; а без этой свободы хитрость берет верх над разумностью. Проявления хитрости всегда сложны и разрушительны. Именно хитрость, защищая себя, заставляет привязываться; когда же привязанность причиняет страдание, та же самая хитрость ищет независимости и находит удовлетворение в гордом и тщеславном самоотречении. Понимание путей хитрости, путей «я» — начало разумности.

НАВЯЗЧИВЫЕ МЫСЛИ

Он сказал, что одержим какими-то нелепыми мыслями, причем они постоянно меняются. То его мучает какой-то мнимый физический недостаток, а через некоторое время его тревожная мысль уже перенеслась на другое. Жизнь его состоит, как ему кажется, из переходов от одной навязчивой мысли к другой. С целью преодолеть эту одержимость, он, по его словам, искал объяснения в книгах, был у психиатра, но не получил никакого облегчения. Вскоре после одной из серьезных и значительных встреч эти навязчивые мысли опять возобновились. Если бы он нашел причину, может быть, он смог бы избавиться от всего этого?

— Может ли раскрытие причины принести свободу от следствия? Может ли знание причины устранить последствия? Мы знаем причины войн, экономические и психологические, однако потворствуем варварству и самоуничтожению. По сути дела, нашим мотивом при поисках причины является желание освободиться от последствий. Это желание есть лишь другая форма сопротивления или осуждения; но когда имеется осуждение, — понимания нет.

«Что же тогда делать?» — спросил он.

— Почему эти ничтожные и глупые навязчивые мысли овладевают умом? Ставить вопрос «почему» не означает искать причину, как нечто находящееся вне нас, что вы должны найти; это означает лишь, что вы раскрываете пути вашей собственной мысли. Итак, почему ум оказывается обремененным именно таким способом? Не в связи ли с тем, что он поверхностный, пустой, мелкий; не потому ли сам он тяготеет к тому, что его привлекает?

«Да, — ответил он. — Кажется, так, но не полностью, так как сам я достаточно серьезен».

— Кроме этих навязчивых мыслей, чем вообще занята ваша мысль?

«Моей постоянной работой, — сказал он. — Я занимаю ответственный пост. Целый день, а иногда до самой ночи мои мысли вертятся вокруг моей работы; иногда я читаю, но большая часть моего времени связана с основной работой».

— Вам нравится работа, которую приходится делать?

«Да, но она меня не полностью удовлетворяет. В течение всей жизни я не был удовлетворен тем, что делаю; тем не менее, не могу отказаться от моего настоящего положения, так как у меня имеются некоторые обязательства, а кроме того, мне уже немало лет. То, что меня мучает, — это мои навязчивые мысли и мой нарастающий протест по отношению к работе, а также по отношению к людям. Я не отличаюсь податливостью и чувствую нарастающую тревогу в связи с будущим; и кажется, мне никогда не обрести покоя. Я хорошо выполняю свою работу, но...»

— Почему вы боретесь против того, что есть! Дом, в котором я живу, возможно, и шумный, и грязный. Обстановка самая жалкая, в ней как будто ничего нет красивого. Однако по многим причинам мне приходится жить именно здесь, я не могу перейти в другой дом. Следовательно, вопрос не в том, приемлемо это или нет, а в том, чтобы усмотреть очевидный факт. Если я не буду видеть то, что есть, я до боли буду мучиться видом этой вазы, этим стулом или картиной; они сделаются моими навязчивыми идеями, возникнет отвращение к работе и т.д. Вот если бы я мог все это бросить и начать сызнова, это было бы совсем другое дело; но я не могу. Мое возмущение тем, что есть, действительностью, совершенно неправильно. Признание того, что есть, не ведет к самоуверенному довольству и праздности. Когда я смиряюсь перед тем, что есть, приходит не только понимание этого, но также определенное спокойствие поверхностного ума. Если поверхностный ум беспокоен, это провоцирует навязчивые идеи, подлинные и мнимые; он оказывается захваченным какой-либо социальной реформой или решением религиозного порядка: учителем, спасителем, ритуалом и т.д. И лишь когда поверхностный ум спокоен, может обнаружится то, что скрыто. Скрытое должно быть раскрыто; но это невозможно, если поверхностный ум обременен навязчивыми мыслями и тревогами. Так как поверхностный ум постоянно находится в каком-то волнении, неизбежен конфликт между поверхностным и более глубокими уровнями ума; пока этот конфликт не будет разрешен, навязчивые мысли будут нарастать. В конце концов, навязчивые идеи — это один из способов избавиться от конфликта. Все пути бегства похожи один на другой, хотя, конечно, некоторые из них являются более вредными в социальном отношении.

Лишь тогда, когда навязчивые мысли или всякая другая проблема познаны как целостный процесс, существует свобода от проблемы. Для того чтобы находиться в состоянии широкого осознания, не должно быть ни малейшего осуждения или оправдания проблемы; дознание должно происходить без какого-либо выбора. Для такого осознания необходимы большое терпение и восприимчивость, устремленность и непрерывное внимание. Лишь тогда возможно наблюдение и понимание всего процесса