сложили головы на морозных полях России. Погибая сама, Россия погубила и своих самых преданных защитников. Хаджиев изумлялся чудовищному равнодушию русских людей к потокам крови. В этом было что-то баранье. Пастух, выбрав овцу, принимается свежевать ее среди отары, а в это время остальные овцы спокойно щиплют травку и безмятежно сыплют «орешки».
– Буюр-ага, волк никогда не сунется в конский косяк. Но еще ни одно баранье стадо не затоптало волка!
Как всегда, Хаджиев больше чувствовал, чем мог выразить словами.
Он сообщил, что несколько текинцев решили уезжать домой, в Ахал. Лавр Георгиевич пообещал приехать попрощаться и, достав бумажник, попросил передать уезжавшим по 25 рублей на человека. Больше, к сожалению, денег не было. Как с горечью сообщил ему генерал Алексеев, всех пожертвований на спасение России набралось 400 рублей!
Тихий Дон в мыслях Корнилова являлся последним прибежищем патриотов, их последней надеждой. Сюда стремились уцелевшие остатки русского офицерского корпуса. Область Всевеликого войска Донского представлялась ему оплотом решительного сопротивления развалу России. Триста лет назад Русь спасло нижегородское народное ополчение, очистившее от поляков Москов-ский Кремль. Теперь спасение придет с Дона, и принесет его славное российское казачество.
Надежды и упования оказались тщетными. Лавр Георгиевич понял это из первого же разговора с генералом Алексеевым. Старик жил в Новочеркасске уже больше месяца и находился в подавленном состоянии.
Громадная Россия, страдающая от анархии и безвластия, сказал Алексеев, страшила Дон. Казацкие старшины лелеяли мысль зажить отдельно от России, изолированно, своей небольшой республикой, похожей на Запорожскую Сечь. Будь это возможно, они бы сменили и язык. К их сожалению, казачество никакого другого языка, кроме русского, никогда не знало.
Стремление отгородиться от России сказывалось уже в том, что в формуле воинской присяги, недавно принятой Верховным кругом казачьих войск в Екатеринодаре, было изъято даже само упоминание о России. Казачество все более смотрело на себя как на особенную нацию. - Но за себя-то они сражаться намерены? - спросил Корнилов.
–Сомневаюсь. Они считают, что кадеты и буржуи стараются поссорить их с Москвой.
Корнилов спросил о настроении Каледина.
– У него положение труднейшее, - ответил Алексеев.
Свое обещание «дать приют русскому офицерству» атаман выполняет. Но на него наседают со всех сторон. Беженцы из России выглядят на Дону как опасные квартиранты. Ссориться из-за них с громадным северным соседом никому не хочется. Каледин уже намекал, что офицерству гораздо безопаснее было бы перебраться в Ставрополь или даже в Камышин. - Хуторяне… - язвительно проговорил Корнилов. - Моя хата с краю!
– Не отсидятся, - сказал Алексеев. - Иногородние хотят делить не только помещичью землю, но и казачью. А тут еще подваливают эшелоны с солдатами. Кавказский фронт распался. Новороссийск и Тихорецкая забиты фронтовиками. Так что боль шевики не только с севера…
Недавно генерал Лукомский ездил во Владикавказ, а Деникин и Марков - на Кубань. Там положение еще хуже. С падением центральной власти в Петрограде произошел распад державы на небольшие озлобленные куски. В Дагестане все заметнее влияние Турции. В Чечне образовалось примерно 60 партий, в каждой свой отдельный вождь, и все остервенело режутся друг с дружкой. Ингуши вообще грабят всех, кто ни попадись. Недавно они заключили союз с чеченцами: выживают, а то и просто вырезают казачьи станицы. Слабенькая надежда на осетин: они считаютсвоими недругами как ингушей, так и большевиков… Словом, самый настоящий винегрет!
По дороге с вокзала Лавр Георгиевич обратил внимание на строгий вид офицерских патрулей.
– Наши добровольцы, - отозвался Алексеев. - Без патрулей в городе опасно.
Он рассказал, что в окрестностях Ростова бесчинствует отряд сотника Грекова, по кличке Белый Дьявол. А недавно приезжал из Екатеринодара какойто Давлет-Гирей. Он обещал «поднять весь черкесский народ». Но требовал 750 тысяч рублей деньгами и 9 тысяч винтовок.
– У нас, как сами понимаете, Лавр Георгиевич, ни денег, ни винтовок.
Алексеев вздохнул. В ноябре добровольческие формирования удавалось обеспечивать лишь пайком.
Положение значительно ухудшится к весне. Генерал Алексеев ждал большевистского наступления. Большевиков нетерпеливо ждут рабочие Ростова и Таганрога, ждут иногородние. - Что тогда начнется - можно лишь гадать. Но уже сейчас в Темерник, на рабочую окраину Ростова, лучше не показываться: убьют.
–Вулкан, - проговорил Корнилов.
–Примерно…
– Что сделалось с казаками? - сердился Корнилов. - Их же просто не узнать. Какие-то, прости меня Господи, совсем нерус ские! Им же не отсидеться. Неужели они этого не понимают?
–Понимают, но, к сожалению, не все.
Алексеев рассказал об отрядах есаула Чернецова, полковника Семилетова. Эти постоянно держат шашки наголо! А недавно небольшой отряд капитана Покровского под станцией Эйнем изрядно потрепал большевиков, отважившихся сунуться от Тихорецкой.
– Покровский? - оживился Корнилов. - Знаю. Летчик. От личный офицер. Побольше бы таких!
Он спросил об артиллерии. Алексеев усмехнулся: - И смех, и грех, Лавр Георгиевич. Формируем, разумеется, но - как? Где крадем, где покупаем. Честное слово! Два орудия, например, украли из 39-й дивизии. Приехали к эшелону на Торговую, дождались ночи и увели прямо с платформы. Два орудия выпросили для почестей на похоронах. Само собой, не отдавать же назад! Нам-то они нужнее… А два купили. Полков ник Тимановский раздобылся самогоном, поехал в батарею и споил прислугу.
–Артиллеристы есть?
Артиллеристы замечательные! Орудий мало. И совершенно нет снарядов. Это беда. Корнилов спросил насчет добровольцев. Алексеев поморщился. С большим трудом пробиваются на Дон офицеры из России. Их сводят в офицерские батальоны. Большой избыток опытных, закаленных командиров. Порой командовать взводами приходится ставить генералов… Замечателен порыв русской молодежи. В батальон генерала Боровского записывается в основном «сплошная детвора»: гимназисты, учащиеся местного коммерческого училища. Им выданы винтовки, немного патронов, сейчас они несут патрульную службу на городских улицах. Молоденькие добровольцы горячо возмущаются кутежами казачьих офицеров в переполненных ресторанах. Россия гибнет, а они салютуют пробками шампанского!
Особенного градуса кабацкий разгул достиг при появлении в Ростове накокаиненных, увешанных оружием матросов. Они занимали рестораны с вечера, швыряли деньги, не считая, и не позволяли закрыть заведение хотя бы на час. Бесчинства матросни вызывали в городе разнообразные толки. Нескольких гуляк подобрали на улицах и доставили в контрразведку. Протрезвевшие матросы, испугавшись, чистосердечно рассказали об источниках своего непостижимого богатства. Команды двух миноносцев освоили древнейший пиратский промысел: с Кавказского побережья они регулярно доставляли в Крым, в Феодосию, армянок и турчанок и продавали их там по бешеным ценам. Матросы уверяли, что от покупателей не было отбоя…
Невыносимо было наблюдать эти бесчинства и сознавать, что великие задачи по спасению России ложатся на плечи наивных гимназистов!
Генерал Алексеев предупредил, что надо быть готовыми выступить. Их, добровольцев, терпят на Дону до той поры, пока с севера не надвинулись большевики. А потом могут даже выдать.
В эти смутные дни бешеную деятельность развил Нежинцев. Человек энергичный, он установил связь с казачьими частями, не разделявшими настроений местного начальства. С есаулом Черне-цовым они были однолетки. Казак из Белой Калитвы, Чернецов презрительно отзывался об атаманском окружении. Лежат на печах, снохачи проклятые, и надеются, что Москва их пожалеет. Хватятся, да только поздно будет! Есаул собрал вокруг себя боевой отряд: две с половиной сотни на конях и с оружием. Нравы в отряде были вольные. Недавно Чернецов с налету занял станцию Дебальцево.
А большевики вдруг затрубили о новой демократической волне: они решились на проведение
