– Он все еще спит, – проговорил Салсбери. – Но его пульс и дыхание участились почти на двадцать, пять процентов. Похоже, ему снится дурной сон. Он буквально уже не в силах вынести его. Он готов отбросить его. Готов проснуться. Смотрите внимательнее. Вот, сейчас!
На черно-белом экране Кингман внезапно поднял, колени, брыкаясь обеими ногами, опустил и вновь почти к самой груди подтянул колени. Обеими руками он сжал голову, глаза его вращались в орбитах, рот открывался.
– Он закричал,. – пояснил Салсбери. – Прошу прощения, но звукозаписи здесь нет.
– Что он кричал? – спросил Даусон. – Он же проснулся. Кошмар кончился.
– Подожди, – оборвал Салсбери.
– Его дыхание и пульс учащаются, – заметил Клингер.
На экране беззвучно, кричал Кингман.
– Посмотри, как вздымается его грудь, – сказал Даусон. – Боже милосердный, да у него легкие разорвутся!
Сотрясаясь в конвульсиях, хотя и менее интенсивно, чем мгновение назад, Кингман прикусил нижнюю губу, и через несколько секунд его подбородок был залит кровью.
– Припадок эпилепсии? – предположил генерал.
– Нет, – покачал головой Салсбери. В 2.59 на левом экране появилась строчка с новой информацией:
На черно-белом экране Кингман дернулся в конвульсии и затих. Ноги его еще подергивались, на правой руке то сжимались, то разжимались пальцы, но в остальном его тело было почти неподвижно. Даже глаза перестали вращаться; теперь его веки были плотно сжаты., На информационном экране было пусто, затем вспыхнул сигнал тревоги:
– Разрыв сердца, – прокомментировал Салсбери. Кингман положил левую руку на правое плечо и застыл. Его крепкий кулак недвижно лежа у самой шеи.
