Вблизи моей хижины живет семейство дятла, самочка устроила себе гнездо в дупле и высидела там птенцов. С самого раннего утра раздается их монотонное безумолчное щебетание, оно продолжается до вечера, и мне кажется, что оно никогда не прекращается. Если бы для радио когда-нибудь потребовались пронзительные птичьи голоса, не знающие усталости, то этим птенцам можно было бы предсказать блестящее будущее.
Черный дрозд, черный как смоль, с ярко-карминовыми пятнами на крыльях, тоже украшает наш северный лес. Но самая восхитительная из всех моих пернатых гостей — колибри, крошечная птичка с блестящим оперением; ее перышки настолько миниатюрны, что кажутся чешуей; в своем туго облегающем наряде, переливающемся всеми цветами радуги — опаловым, изумрудным, рубиново-красным, — она больше похожа на драгоценную китайскую безделушку, чем на живое существо. Колибри гостит у нас недолго. Она порхает среди кустов шиповника и во время полета машет крыльями с такой невероятной быстротой, что становится неуловимой для глаза, видишь лишь расплывчатое пятно. Но вот она сорвалась и исчезла с молниеносной быстротой — сказочное видение волшебной красоты.
Уже несколько весен подряд появляется здесь хохлатая куропатка с выводком. Два-три птенца становятся жертвой совы, но большинство из них выживает благодаря бдительной охране воинственной матери. Утки, бекасы и другие водяные птицы, и даже певчие птички, гнездящиеся на земле, притворяются беспомощными и отступают, как будто раненые, с трогательным оптимизмом надеясь обмануть врага и увести его в сторону от гнезда с птенцами. И куропатки прибегают к такой же защите, но гораздо чаще с отчаянной храбростью они нападают даже на человека — с громкими воинствующими криками самка бросается на лету ему прямо в лицо или же атакует, растопырив крылья, шипя, как змея, Такая самоотверженная храбрость вызывает преклонение перед маленьким пернатым существом даже у самых грубых людей. Зимой, когда ее птенцы уже давно покинули гнездо и улетели неизвестно куда, она спит, зарывшись в рыхлый снег сугроба, а днем разгуливает изящной походкой по двору, если не слишком холодно. Если же стоит сильный мороз, куропатка то растопыривает свои перья, то снова прижимает их, и кажется, что она то надувает, то выпускает из себя воздух и выглядит то оперенным мячом, передвигающимся на тонких ножках, то снова приглаженной и изящной. Она облюбовала себе красивый тополь недалеко от моей хижины и год за годом зимой объедала его почки. Так продолжалось несколько лет, пока тополь не погиб.
Сегодня орел парил величественно над моим лагерем. Он летел низко, в тишине леса удары его могучих крыльев звучали громко и зловеще. Он немного замедлил свой полет, словно хотел остановиться, но потом, видно, передумал и продолжал свой путь. Я не видел его около двух лет, хотя его гнездо находится не дальше мили от меня. Орел, по моим наблюдениям, — единственная птица, которая во время полета поворачивает голову из стороны в сторону и смотрит вокруг себя, а этот орел, пролетая, повернул голову назад и бросил на меня испытующий взгляд.
Но вот я слышу позади себя легкий, но неистовый топот — и в одно мгновение белка, прорезая воздух, садится мне на спину, потом, вскарабкавшись на плечо, она выхватывает из моих пальцев земляной орех, который я всегда держу для нее про запас. Теперь она спешит на полочку, прибитую мною к стене хижины специально для нее; устроившись там поудобнее, она очень ловко очищает ядро ореха и съедает его. Иногда, если у нее хорошее настроение, она это проделывает перед моими гостями. Большинство белок, которые навещают пеня, быстро очищают орех от скорлупы и грызут его, эта же настолько привередлива, что снимет сначала кожуру с ореха, прежде чем съесть его. Как и большинство белок, она бежит со скоростью ста миль в час и всегда находится в состоянии неистовой активности. Я ее назвал Шепави — Попрыгуньей. И как не похож на нее по характеру мой маленький тихий друг — Лунатик; еще совсем маленьким зверьком она войдет, бывало, в мою хижину и бродит кругом, как потерянная, будто бы и без всякой цели, словно во сне или в каком-то отрешенном от внешнего мира состоянии. Из всех белок, которых мне приходилось наблюдать, Лунатик была единственной, которая ходила, обычно они скачут галопом. Она была нетороплива и очень мила, одна из немногих белок, которая давалась в руки; большую часть своего времени она проводила у моих ног. Когда я начинал рубить дрова, она была тут как тут и легко могла поплатиться жизнью. Один раз она вскочила на горячую печку и после этого куда-то исчезла. Мне очень недоставало моего маленького друга, я грустил и думал, что любимой белочки уже нет на свете. Наш двор казался пустынным без нее; ее тропинки и ветки, где она ютилась раньше, были занесены снегом, на некоторых уже появились другие, менее интересные белки… Но этим летом Лунатик вернулась. Она осталась такой же доверчивой и милой, хотя, должно быть, чему-нибудь научилась во время своих странствований по белу свету. Теперь при появлении всякой другой белки она становилась невыносимо свирепой.
Когда Лунатик исчезла, я начал приручать другую белку, что мне до некоторой степени удалось. Потом еще одна из этих летающих акробатов выставила СБОЮ кандидатуру. И теперь меня преследуют три на редкость не дружные между собой существа, вздорные и драчливые, три комка нервной энергии, три ума, три существа с одной лишь мыслью — опередить другого. Каждый смотрит на территорию вблизи хижины, как на свои персональные владения, и будет драться до исступления с тем из своих собратьев, кто осмелится туда ступить. Белка не принадлежит к стадным животным, и ее территориальные права более или менее признаются. Но я боюсь, что своим стремлением сделать так, чтобы всем было хорошо, я несколько нарушил естественное соотношение вещей. Я пробовал кормить белок отдельно, каждую на ее маленькой территории, и тут я понял свою ошибку. Большую часть того, что им достается, они не съедают, а прячут на вершине дерева или где-нибудь между ветвями и заявляют о своих правах протяжным дрожащим криком, высказывающим недоверие всему миру. Но этот вызов достигает обратных результатов, и, вместо того чтобы отогнать грабителей, он привлекает внимание двух других членов воинствующего триумвирата. Стоит им только появиться, как начинается драка; обиженный нападает на противника с такой яростью и стремительностью, как будто хочет уничтожить его немедленно. Но когда нападающий приземлится, намеченной жертвы уже нет на месте; тут начинается неистовая погоня, сопровождаемая воинственными криками и яростным ворчанием. Незваный гость, независимо от своей физической силы, признает свою вину перед нападающим хозяином. Я заметил, что белка, которая преследует, всегда старается бежать не быстрее убегающего врага, так что их разделяет все время одно и то же расстояние. Потом погоня где-то обрывается. И все кончается ничем.
Как-то раз Попрыгунья и Лунатик появились одновременно, одна с одной стороны, вторая — с другой. С большой осторожностью я дал каждой по ореху, стараясь, чтобы они не заметили друг друга. Но не тут-то было, провести их не удалось. Как одна, так и другая приняли свирепый вид и угрожающе смотрели друг на друга. Вдруг обе повернулись и побежали в противоположном направлении со скоростью, на которую только были способны, и каждой из них мерещилось, что за ней гонится другая. Все это очень безобидно и занятно, без кровопролития, всего лишь хорошее упражнение в беге.
По сравнению с другими, более одаренными природой животными белки не блещут умственными способностями, и все-таки их нельзя назвать глупыми. По моим наблюдениям, они отличаются очень хорошей памятью и всегда узнают меня среди чужих людей, узнали даже после того, как я отсутствовал целый год. Они проверяют каждую шишку, которую сбрасывают с вершины дерева, прежде чем ее положить в кладовую на зиму, куда отбираются только самые хорошие, плохие же зарывают отдельно во избежание ошибки. Сила белки не пропорциональна ее размеру. Я видел, как белка, держа половину большого яблока во рту, без видимого усилия прыгала вверх и вниз — с земли на большой корень поваленного дерева, который возвышался над ее головой на двенадцать дюймов; это равносильно тому, как если бы человек делал прыжки вверх на десять футов, держа в руках мешок картофеля.
Одно время мускусная крыса жила под полом моей хижины; она выстроила себе там жилище, которое было почти точной копией бобровой хатки. Малыши были очень кроткие и приучились приходить на мой зов, совсем как бобры. Они часто навещали меня в моей хижине, входили непринужденно, не проявляя ни капли страха, только у них не хватало силы самим открывать дверь. Вскоре они нашли выход из положения — зверьки обнаружили неплотно прилегающую доску, стали дергать и потягивать ее, пока не расшатали; доска начинала тарахтеть, а они стояли, тихо что-то бормоча, видно, разговаривали между собой, и ждали с нетерпением, пока я их впущу. Одна мускусная крыса повадилась ходить вместе с бобрами и терпеливо ждала в сторонке, пока я раздавал им корм, а когда я звал бобрят: «Маа-уи!» — она думала, что я зову ее, и брела по воде с маленькими бобрятами, стараясь не отставать от них. В отличие от своих собратьев, эта мускусная крыса дружила с бобрами — всеми, за исключением Джелли Ролль, которая
