Я пошел. Вечерняя темнота окутывала улицу. Мои ботинки гулко стучали по асфальту и как я ни старался, а тише идти не получалось.
Повернул налево и пошел вдоль белой стены Могилянской академии. Впереди, в пятидесяти метрах, лежала Контрактовая площадь, освещенная и фонарями, и плывущими огнями автомобильных фар.
Ваня догнал меня уже у входа в метро.
– Завтра в пять там же, – сказал он и нырнул в подземный переход.
18
Шел третий вечер ловли «на живца». «Живец» к этому времени подустал. Во рту горчило от одного вида кофе. Собственно кофе я уже не пил – решил сделать перерыв, во время которого пил напитки покрепче. Так и ждать было легче, и какое-то расслабление наступало.
Автоматически я «фотографировал» каждого входящего в кафе. Пару раз попадались парни, по описанию похожие на Костю. Один раз я даже приготовился выйти во двор, но тот, кого я принял за Костю, взял у Вали бутылку водки и ушел во второй зал. Через полчаса его, совершенно бухого, уже выводили из кафе два тоже подвыпивших мужика пролетарского вида.
Без двадцати семь в кафе вошел еще один парень в кожанке. Он на мгновение остановился на пороге, осмотрелся и прошел к стойке.
В это время сидевшие напротив меня две женщины поднялись и вышли. Я занервничал, искоса глянул в другой угол кафе, где со своим пивом сидел Ваня. Он уловил мой взгляд и поиграл пальцами по столу.
Малинин допел свою песню и кассета закончилась. В возникшей паузе с улицы донесся звук дождя.
– Только этого не хватало, – подумал я. Зонтика у меня с собой не было.
– Заканчивайте! – объявила «кофейница» перед тем, как поставить Шафутинского.
Последний вошедший посетитель уселся напротив меня. Он опустил чашечку кофе на стол перед собой и, словно играясь, повернул ее за ручку вокруг своей оси. На его кожаной куртке не было капель. Видимо дождь только-только начался.
Он вдруг пристально посмотрел на меня. Стало не по себе. У меня уже исчезли последние сомнения в том, что это был именно Костя.
– Который час? – спросил он меня.
– Без пяти семь.
Он кивнул и опустил свой взгляд на чашку.
Я почувствовал дрожь в ногах. Может, если бы он сидел за другим столиком, пусть даже за соседним, мне бы не было так страшно, но он, должно быть, специально уселся напротив.
Я вдруг подумал, что некоторые насекомые в момент опасности притворяются мертвыми. Я терял контроль над собой. Видимо от страха наступало похожее «насекомое» состояние. С той лишь разницей, что меня оно не спасет.
А он снова смотрел на меня, и его губы едва шевелились.
О чем он сейчас думал? Или просто настраивался на предстоящую «работу»?
В какой-то момент я понял, что если сейчас не встану, то сам я уже не поднимусь из-за столика – приближалось состояние невменяемости.
– Надо отлить! Надо пойти отлить! – мысленно твердил я себе, стараясь отрешиться от сковывавшего меня страха.
Наконец я встал и в этот момент заметил, как дернулась рука у Кости. Он пролил на стол свой кофе и поставил чашку на место, так и не сделав глотка.
Изо всех сил стараясь идти помедленнее, я вышел из кафе под дождь, прошел метров двадцать по улице и свернул в выбранный Ваней двор.
Из-за дождя я не мог расслышать – идет кто-нибудь за мной или нет. Во дворе я почувствовал себя поставленным к стенке.
Вокруг невидимое темное пространство.
Под ногами что-то треснуло.
Скорее по памяти, чем благодаря глазам я подошел к мусорнику и снова замер. Послышались шаги, осторожные и неуверенные.
По спине пробежались мурашки.
Я зашел за мусорник и тут мне снова стало до невменяемости страшно. В кармане куртки у меня лежали доллары и я уже не знал, кого мне надо больше бояться – этого Кости или своего охранника, так легко согласившегося работать без аванса?
В темноте я все-таки различил бывший дверной проем в полуразваленном трехэтажном доме. Наступая на кирпичи и битые бутылки, подошел туда, зашел за стену, опустился на корточки и затаился.
Снова скрежетнули во дворе по битому стеклу чьи-то ноги. Потом несколько длинных минут тянулась тишина, смешанная с уже попритихшим шелестением дождя. И вдруг что-то упало – гулкий, но негромкий звук удара. И снова тишина.
Эй, ты! – послышался знакомый голос и тут мне в глаза ударил луч фонарика.
Я закрыл глаза ладонью от внезапного света.
– Иди сюда! – снова позвал Ваня.
Он осветил мне дорожку и вывел меня этой световой дорожкой прямо к себе. Когда я остановился рядом, луч его фонарика показал мне Костю, неподвижно лежавшего на животе.
– Расчет? – потребовал Ваня.
Я протянул ему приготовленные заранее доллары. Он быстро пересчитал, подсвечивая себе фонариком. Потом он наклонился и перевернул лежавшее тело на спину. Из груди парня торчала рукоятка охотничьего ножа.
Ваня вытащил из кармана своей зеленой куртки тряпку, обкрутил ею нож между рукояткой и телом. Потом вытащил нож из груди, одновременно и вытирая лезвие этой тряпкой, и останавливая кровь, идущую из раны. Спрятав нож, он расстегнул на Косте кожанку и' распахнув ее, вытащил заткнутый за пояс джинсов пистолет с глушителем.
– О! – вырвалось у него. – Это дело!
Он спрятал пистолет.
Облегченно вздохнул.
– Видишь, с нуля приходится начинать! – сказал спокойным, почти дружелюбным тоном, глядя на лежащее у ног тело. – Ладно, остальное твое!
Его шаги смешались с топотом крупных капель вновь усилившегося дождя.
В мертвом дворе теперь остались только мы с Костей.
Уже промокший насквозь, я стоял над ним, стоял и долго не мог сдвинуться с места.
Наконец оцепенение отпустило меня и, сам не понимая, почему я это делаю, я опустился на корточки, проверил карманы его куртки и не глядя переложил все найденное там в свои карманы.
Прийдя домой, я сбросил с себя всю мокрую одежду на пол в коридоре и забрался в горячую ванну.
Очень хотелось отмыться от всего, от прошлого, от всей этой истории, только-только окончившейся. Но сил не было. Вернулось состояние опьянения или начинался грипп. Болела голова.
Мне едва хватило сил вытереться и дойти до кровати.
19
