быть лучше себя. Наш идеал, то, какими мы хотим быть, – это вечная ли ния горизонта, широкая, насколько хватает глаз, и по стоянно от нас удаляющаяся. А начало этой танталовой муки здесь, в этих «маленьких трагедиях». Человек тя нется к этой цели – соответствовать некому «идеалу», мучимый своей внутренней жаждой, но всякий раз она ускользает от него – все, как в детстве: ты хочешь быть хорошим, чтобы тебя любили, а не получается.
Итут два вывода: один – то, что тебя не любят, и причем категорически, второй – то, что ты «не дорабатываешь». Следствия из обоих этих выводов не сулят ничего хорошего для будущего ребенка. Если он склонен трактовать свои «маленькие трагедии» как то, что он и недостоин любви, то ребенок превращается в апатичное существо, которое ничего не хочет, ни к чему не стремится, которому ничего не надо и для которого ничто не имеет значения. Если же он, напротив, решает, что просто недостаточно старается, то мы получим человека, который будет постоянно стремиться достичь свой идеал, пытаться себя изменить, и, разумеется, испытывать связанную с этим неуверенность и тревогу.
Нынешнее поколение подростков, чье раннее детство пришлось на конец 80-х—начало 90-х, все больше склоняются к первому способу решения этой задачи; те же, кто воспитывался в советском обществе, напротив, по большей части придерживались второго варианта. И это не странно, нынешние молодые родители просто физически не имеют сил заниматься своими детьми и показывать им, что у ребенка есть возможность «вырасти в их глазах».
А вот в советское время, напротив, всем детям подробно объясняли – вы можете стать лучше, «достойными людьми», и тогда вас будет за что любить и уважать. Поскольку же, несмотря на обещания, ни уважения, ни любви «победителям конкурса» не выделялось, то и получилось, что те дети теперь очень хотят быть хорошими, очень боятся, что о них подумают что-то не так, посмотрят на них косо, не одобрят, не поймут, не поддержат.
Так что нынешние подростки, на первый взгляд, менее тревожны, чем подростки прежние, но, право, это иллюзия. Человек, лишенный любви, чувства, что он любим, – тревожен, и тревожен тотально, хотя, конечно, проявления этой тревоги могут быть разные. Да, для нынешних детей спрятаться за личиной «пустого места» удобнее, но нам остается только догадываться, какой же сильной должна быть тревога, чтобы пойти на такую жертву. Мы же – дети соцсистемы – внешне куда более тревожны, нас большее заботит, мы из-за большего количества вещей переживаем, больше берем во внимание. Но что с того?!
Если дом сгорел, то причина пожара может интересовать нас лишь теоретически. Факт остается фактом – отсутствие любви, точнее сказать, отсутствие ощущения, что ты любим, – это катастрофа, потому что будет вечная тревога и постоянный поиск защищенности. Как мы ищем эту защищенность? Каждый по- своему.
Одни пытаются, как и когда-то в детстве, заслужить любовь окружающих. Другие – просто ищут любви, а без нее живут с ощущением хронического ужаса. Третьи – занимают крайне агрессивную жизненную позицию, ведь в таком состоянии тревога ощущается меньше. Четвертые – спиваются; тоже вариант – утопить тревогу в граненом стакане. Пятые – пытаются себя постоянно чем-то занять, причем так, чтоб ни на что другое, даже подумать, времени не оставалось. Шестые – везде находят проблемы и складируют свою глубокую, детскую еще тревожность в эти свои проблемы. Седьмые... Надо ли еще перечислять? Если вы, ради интереса, научитесь видеть за поступками других людей глубокую внутреннею тревогу и чувство скрытой детской беззащитности, то составить личную галерею подобных портретов вам труда не составит.
Состязание с собственным «идеалом» – мука, на которую нас обрекают наши родители. Разумеется, они делают это не специально, но так получается. Наши до стоинства кажутся им естественными, ведь «так и должно быть», а наши недостатки они отмечают («чтобы мы ста ли еще лучше»). И мы чувствуем, что родители хотят видеть нас какими-то, какими мы не являемся. В после дующем, впрочем, мы и сами будем пытаться разыграть эту пьесу – представлять себе некий «идеал» (то, каки ми мы «должны быть»), стремиться к нему, а не достигая его – тревожиться. А достичь его невозможно, поскольку его нет, есть только ощущение, что мы «недорабатыва ем». Проще говоря, мы не удовлетворены собой, потому что наши родители не были вполне удовлетворены нами.
Когда Евгений обратился ко мне за помощью, ему было что-то около 35 лет. Он уже был вдовцом (его жена умерла пятью годами раньше от рака крови) и воспитывал дочь, которой к этому времени было семь лет. Впрочем, он целиком и полностью был погружен в работу, а девочкой, в основном, занимались родители его покойной супруги. Евгений руководил крупной фирмой, которая занималась рекламой. Был высоким, и как бы сказали дамы, – видным мужчиной, состоял в гражданском браке, которым, впрочем, был недоволен.
Какой была причина его обращения за психотерапевтической помощью? Формальным поводом стали головные боли, которые периодически очень его мучили. Но в действительности Евгений искал «ответы на главные вопросы», и после того как прочел мою философскую книгу «Дневник „Канатного плясуна“», подумал, что у меня они есть, или, как он сказал – «могут быть». Что он называл «главными вопросами»? Его соблазняла восточная идея – достичь состояния просветления, непривязанности; он хотел чувствовать себя свободным и избавиться от внутреннего напряжения.
Евгений имел прекрасное образование, был потрясающе начитан и осведомлен, казалось, по всем вопросам. И при всем при этом производил двойственное впечатление. С одной стороны – прекрасное воспитание, умение ясно излагать свои мысли, владеть собой. С другой стороны, во всем этом чувствовалась какая-то наигранность, искусственность и даже чопорность. Складывалось впечатление, что он пытается выглядеть умудренным стариком, который уже все изведал, все знает, а потому смотрит на жизнь отстраненно и высокомерно.
Евгений был единственным ребенком в семье и воспитывался в основном матерью – учительницей по профессии. Мама была очень требовательной женщиной, возвращаясь с работы, она словно бы и не выходила из своей роли учителя. В раннем детстве Евгений очень любил свою мать, потом пытался всячески заслужить ее внимание и редкие ласки, а затем почувствовал свою полную самостоятельность. Он уехал из города, в котором вырос, стал учиться в институте, потом – семья, работа, собственный бизнес.
