3 ошибки наших родителей

В отношении с женщинами Евгений был достаточно жесток, сначала он пытался с ними сблизиться, открыться им, а потом каким-то странным образом терял интерес, и эти отношения становились формальными, лишенными чувств. При этом он утверждал, что ни одна из них его по-настоящему не любила, а если и любила, то «эгоистично»; что все они пытались решить с его помощью какие-то свои проблемы, что они «связывали и ограничивали».

Я спросил Евгения, чем они его «связывали и ограничивали». Он посмотрел на меня и сказал с некоторым изумлением в лице

– Как чем? Своей любовью.

– Но они же не любили вас? – наигранно удивился я.

– Да, но... – Евгений стушевался. – Нужно постоянно быть каким-то. Соответствовать.

– Чтобы они вас любили? – уточнил я.

Попытки расстроить дружбу ребенка с кем-либо, высмеять проявление независимого мышления, игнорирование его интересов – будь то художественные, спортивные или технические увлечения, все это, даже если в целом такое отношение родителей и неумышленно, но тем не менее по сути означает ломку воли ребенка.

Карен Хорни

– Ну, наверное, – протянул мой собеседник и взял паузу.

– А с вашей женой было так же? – спросил я через секунду.

– Она была вылитая мать! – воскликнул Евгений и, кажется, даже сам не ожидал от себя такой реакции.

– Ваша, насколько я понимаю.

– Да, моя, конечно, – ответил Евгений и задумался. – Знаете, такое неприятное чувство, что нужно кого-то из себя постоянно изображать – то решительного, то сведущего во всем, то заботливого. Каждый день – словно на экзамене...

– И никак не сдать... – я продолжил его мысль.

– Никак не сдать... – эхом ответил он.

– И тревога, – продолжил я.

– Да, постоянно какая-то внутренняя напряженность, – с готовностью согласился Евгений.

– Так вы уверены, что вы ищете именно свободу? – продолжил я.

– А чего еще? – удивился Евгений.

– По-моему, так вы ищете любви, – сказал я, ничуть не сомневаясь в этом, и пока он в растерянности смотрел на меня, продолжал: – Но поскольку вы не верите в то, что она возможна, что вас могут любить, вы и начинаете проверять «претенденток»: требуете, чтобы женщина вас полностью понимала, разделяла все ваши взгляды, поддерживала вас, какой бы поступок вы ни совершили. Но это действительно невозможно, а потому ни одна из женщин так и не смогла сдать вам этот экзамен, все провалились. И каждый раз вы решали – «Не любит!», после чего сразу же успокаивались, потому что теперь вам не нужно было тревожиться, что вас не будут любить. Вы избавлялись от необходимости сдавать тот экзамен, который когда-то так беспрестанно и так безуспешно пытались сдать своей матери. Но вы ведь очень хотели ее любви...

– И теперь ищу? – продолжил мои слова Евгений.

– Да, таким достаточно странным образом – разыскиваете и потом делаете все возможное, чтобы разочароваться в своей находке. Разочаровываетесь и освобождаетесь – теперь вам понятно, любви здесь нет, а потому и нечего тут ловить. Но ведь это только иллюзия освобождения, и, несмотря на очередной «провал», вы, движимый своим желанием быть любимым, продолжаете поиск.

– Так что же это получается?! – его словно бы осенило. – Я ищу женщину, которая будет меня любить, но боюсь, что мне придется сдавать ей экзамен, постоянно заслуживать ее любовь, а потому я просто рву отношения!

– И при этом хотите выглядеть «хорошим», а потому все они у вас кругом виноваты – и проблемы свои за ваш счет решают, и понимать не хотят. А зачем вы хотите быть «хорошим»? Вы об этом не думали?

– Я хочу быть «хорошим»?.. – Евгений задумался. – Да, наверное, хочу. А как иначе?

– А вы представьте себя – глупым, неловким, несообразительным, некрасивым, ошибающимся...

После этих моих слов Евгения будто прижало гидравлическим прессом.

– Я даже не могу этого представить, – сдавленным голосом сказал он.

– Вот она и есть – ваша тревога! – сказал я, причем очень оптимистично.

Чему я обрадовался? Все очень просто: теперь Евгений мог на собственном опыте убедиться – проблема вовсе не в том, что он не может найти какого-то там «просветления», а в том, что он ищет любовь, в которую не верит. И именно поэтому испытывает тревогу, именно поэтому не может быть настоящим – хорошим, именно поэтому ему приходится изображать «хорошего», притворяться «хорошим».

– Так вы думаете, что это все из-за того, что я не могу быть таким, какой я есть на самом деле? – выдавил из себя Евгений.

– Важно не то, что я думаю, важно то, что вы чувствуете!

– Я чувствую, что я боюсь быть таким, как вы сказали...

– А вы такой?..

– Ну... нет, наверное. Не так, чтобы...

– А почему тогда вы так испугались?

– Я в детстве боялся, что если буду таким, то мама... – его голос задрожал, глаза намокли. – Черт, как это глупо! – воскликнул он, пытаясь сдержаться.

– Глупо то, что вы продолжаете играть в эту игру. Вы же себя мучаете. А цель-то какая? Кому от этого прок? Благородный рыцарь – несчастный, непонятый, нелюбимый... Зачем вам все это? Чего вы боитесь? Боитесь, что окажетесь не таким, каким бы вам хотелось быть. Но, бог мой, это же просто смешно! Вы же даже не хотите этого! Вам же самому от этого тошно!

– Тошно...

Как мы лечили головную боль Евгения, с вашего позволения, рассказывать не буду, я уже об этом писал9 , да и большого труда это не требует. Тогда как тревога, которую мы выявили в процессе нашей работы, действительно была серьезной штукой. Отношения с матерью, которые он пронес через всю свою жизнь, разрушая их тенью свои отношения с другими женщинами (и не только женщинами, конечно), нужно было вычленить и оставить в прошлом. Евгению предстояло признаться себе: «Да, я не чувствовал себя любимым в своем детстве. Но жизнь продолжается, и если я по-настоящему хочу быть любимым, я должен научиться любить, а не изображать из себя достойного любви».

Впрочем, этого, конечно, было недостаточно. Следующим этапом терапии стало избавление от патологической привычки Евгения защищаться, бегать от собственной, кажущейся ему возможной, боли. У него ведь и не было другой формы взаимодействия с людьми, только эта – «изображать и казаться», а проще говоря – прятаться. Но я не зря побудил в Евгении по отношению к этой его форме межличностного контакта чувство раздражения, негодования и даже, в каком-то смысле, тошноты. Часто только в том случае, когда нам становится противно наше собственное поведение, мы оказывается способными от него избавиться.

Тогда как светлая наша сторона, конечно, требует иного к себе подхода. Евгению предстояло убедиться в том, что он не так плох, как ему подсознательно кажется. Наличие того «идеала», о котором мы здесь говорим, наличие желания казаться «хорошим» имеет свою изнанку – ты не доверяешь себе настоящему, ты не позволяешь себе быть настоящим. И не испытывать тревогу при такой политике просто нельзя. Но что тебе мешает, если не твое собственное желание быть любимым и связанный с этим страх? Вот почему Евгению предстояло отказаться от своего желания быть любимым, чтобы преодолеть свой страх