них с близкого расстояния из допотопных кремневых пукалок и большой урон им чинили. Стрельцы, конечно, отстреливались, да ведь камень пулей не прошибешь, и снизу вверх стрелять – позиция невыгодная; к тому же горы, эхо в ущелье – не поймешь, откуда стреляют, и камнепады с толку сбивают. А горцы – народ отчаянный, раненые с поля боя не уходят, а продолжают стрелять, покуда кремневые ружья в руках держатся.
Так, неся большие потери, стрельцы медленно продвигались вперед, а уж патронов сколько тратили – уму непостижимо. И чем дальше заходили, тем нахальнее горцы у них в тылу на обозы с патронами нападали. Наконец вступило императорское войско в долину, на другом конце которой уже видна была столица герцогства. Тут у них за спиной горцы взорвали скалы и перекрыли ущелье каменным завалом.
Понял генерал, в какую ловушку они угодили: с их-то привычкой палить непрерывным огнем они свои патроны в момент израсходуют, а новых им кто подвезет и как через завал пробьется? Поэтому приказал отступать в порядке и патроны беречь.
В порядке, конечно, не получилось. Когда завал преодолевали, горцы на стрельцов в штыки ударили, а те, на автоматическое оружие надеясь, в штыковом бою почти не упражнялись. Тут-то генералу и сломали руку и ребра – с лошади его уронили. Обоз с патронами пришлось бросить, забрали только то, что на себе могли унести, и автоматических самопалов больше сотни противнику досталось; когда они из ущелья обратно на равнину выходили, им вслед несколько очередей пульнули – для острастки, надо полагать.
Император по доброте своей генерала наказывать не стал, а определил его на пенсию по состоянию здоровья, имея в виду, конечно, не руку с ребрами, а уж скорее голову. Сам же стал думать, что ему делать с непокорными горцами. Думал он, думал, а как придумал – поехал в клуб к своим приятелям- альпинистам, с председателем в его кабинете заперся и долго беседовал. А после издал секретный приказ об учреждении отдельного батальона альпинистов. Приказал закупить им лучшее заморское снаряжение, а самопалы заказал шпионского образца: короткоствольные, со складным прикладом и глушителем. Не то чтобы с какой-то целью, а на всякий случай.
Тут-то и узнал император о другом затруднении: доложил ему министр финансов, что денег в казне кот наплакал и на снаряжение для альпинистов никак не хватает, даже если брать не заморское и не лучшее. Император очень удивился, потому что никогда еще он столько военной добычи не брал, как в последнее время, и никак не ожидал финансовых трудностей. Поначалу он министру не поверил и приказал принести расходные документы (министр уже приготовил смену белья и мешочек с сухарями), но в бумагах оказался полный порядок. Тогда он министра отослал, а документы себе оставил, чтобы на досуге в них разобраться и на чем-нибудь сэкономить.
Только какая тут экономия, если и так все расходы по минимуму, самое необходимое и ничего более? Самый большой расход – подготовка к новой войне, тут бы и скомбинировать: одно подсократить, другое урезать, глядишь, и выкроим денежек на снаряжение для альпинистов. Но тут мы экономить не будем, ибо известно: хочешь мира – готовься к войне. Готов – нападай, не жди, пока противник сам подготовится и первым начнет, он тоже мира хочет.
Что еще? Ну, парад и фейерверк – дело святое, к тому же и военно-патриотическое воспитание молодежи. И так пиротехника самая дешевая, а можно бы и подороже: не шику ради, а для пожарной безопасности. На медали солдатские серебро тратим – можно на олово перейти, только гроши это, не спасет. Так и получается: что с войной связано – то свято. Выходит, надо штатские статьи расходов резать. Образование там, медицину…
А это что такое? Куда столько на лечение раненых? И вообще, откуда столько раненых взялось?
Позвал император опять к себе министра финансов и спрашивает:
– Что это у тебя за ненаучная фантастика в документах? Откуда у нас в последнюю войну столько раненых? Аль житье на воле надоело? Вон в каталажке министерская камера свободная стоит.
– Это, государь, раненые и с нашей, и с противной стороны, – сквозь коленную дрожь и зубовный стук отвечает министр. – Вот дальше отдельно показано: эта сумма на наших, а та на тех.
– Да у тебя на тех в пять раз больше, чем на наших! Какого черта я должен платить? – взорвался император. – Пускай за счет своего царя лечатся!
– Их царь теперь наш губернатор, – отвечает министр, – и все они наши подданные, так что приходится вам, ваше величество, за лечение платить.
– Черт побери! – кричит император. – Так и пенсии их инвалидам идут из моего пенсионного фонда?!
– Да, государь, – отвечает министр.
– Так это и покойников, черт возьми, за мой счет хоронят?!
– Ну, покойника-то похоронить дешевле выйдет, особенно когда в братской могиле.
– Ох, упек бы я тебя к чертям собачьим, да жаль, не за что! – император аж стонет от злости. – Уйди с глаз моих долой, черт бы тебя побрал!
Министр не заставил себя упрашивать – пулей из кабинета вылетел. А черт услыхал, что его поминают к месту и не к месту, и уж тут как тут. Пробрался незаметно к императору в кабинет, за левым плечом у него пристроился и принялся посредством телепатии разные подлые мысли ему внушать: мол, хорошо бы такой самопал сделать, чтобы после себя раненых не оставлял, а только покойников. Император этих мыслей стыдится, но в памяти уже занозой застряло, что похороны дешевле лечения обходятся, а черт ему новую идейку подсовывает: вот бы таким смертоносным оружием по горцам пальнуть, каково бы они тогда запели? Император, сердце имея доброе, таким мыслям, как мог, сопротивлялся, но очень уж ему хотелось горцев наказать, да и черт не отставал, пока не вызвал к себе император главного конструктора. Тот приходит, а император ему и говорит:
– Сослужил ты мне, мастер, службу – сделал мое войско почти непобедимым. Сослужи же мне еще раз – сделай такое оружие, что в кого ни попадет, всех насмерть убивает, раненых после себя не оставляя. С ним мое войско будет совсем непобедимым!
Главный конструктор, зная об императорском добросердечии, очень удивился такой в нем перемене, но, подумав, отнес ее на счет горцев. Сам же сказал:
– Где же это видано, ваше величество, чтобы раненых не было? Если противнику в голову или в брюхо попадешь – тогда, конечно, ему прямая дорога на тот свет. А если, к примеру, в руку или в ногу – с чего ж ему умирать? Человек, государь – тварь живучая.
– Не знаю, не знаю, – отвечает император. – Ты специалист, ты и думай, как такое оружие сделать, чтобы, в руку или в ногу попавши, насмерть убивало. Если нужна консультация по медицинской части – все мои академики к твоим услугам. Только смотри, всяких там отравленных пулек мне не предлагай, потому что я всегда воюю честно и штучек этих иезуитских не люблю.
С тем и отослал главного конструктора. А черт, добившись своего от императора, из дворца выбрался, обернулся добрым молодцем – молодым специалистом, красный диплом себе нарисовал по специальности 666 (конструирование стрелецкого оружия) и в ОКБ СВ на работу устроился инженером- конструктором третьей для начала категории.
Главный конструктор к медицинским академикам не пошел: совестно ему показалось почтенных врачей, всю свою жизнь людей лечивших, расспрашивать, как бы человека повернее угробить. Ограничился тем, что, вернувшись в ОКБ, собрал у себя совещание на уровне начальников подразделений. Рассказал им о задании императора; те поудивлялись императорской кровожадности, а потом принялись обсуждать и предложения высказывать. Ничего толком не придумали, только полтора часа даром потратили. С тем и распустил их главный, приказав напоследок о том, что обсуждали, никому не рассказывать.
Новоявленному инженеру-конструктору третьей категории тоже по рангу его знать о том не полагалось, однако же он узнал все до подробностей – пронырлива, видать, нечистая сила. Написал главному докладную записку, что имеет некое предложение по интересующей того проблеме, и переслал через секретаршу. Главный конструктор удивился было: как это молодой специалист знает то, что ему знать не положено, – но подумал, что кто-то из начальников подразделений сболтнул лишнего в курилке. Решив болтуна найти и наказать позже, вызвал он к себе молодого специалиста, потому что других идей у него все равно не было.
Тот пришел и с порога завел такую речь:
