— Я тоже один из носящих пламя и хочу, чтобы оно горело вечно. Можешь ли ты, довезший свою свечу горящей от самого Иерусалима, сказать мне, что мне делать, чтобы пламя мое никогда не гасло?
Раньеро ответил:
— Господин, это тяжелая работа, хотя и кажется маловажной. Я не посоветовал бы вам брать на себя такое дело. Это крохотное пламя потребует, чтобы вы перестали думать обо всем другом. Оно не позволит вам иметь возлюбленной, если у вас есть к тому охота, из-за него вы не решитесь принять участие в пирушке. У вас не должно быть в мыслях ничего, кроме него, вы не будете иметь никакой другой радости. Но в особенности я не советую вам предпринимать такое путешестве, какое предпринял я, потому что ни единой минуты вы не будете чувствовать себя спокойно. От скольких опасностей ни уберегли бы вы пламя, вы постоянно должны ожидать, что в следующую же минуту счастье изменит вам.
Роберт Тальефер гордо поднял голову и ответил:
— То, что сделал ты для своего пламени, наверное, сумею сделать и я.
Раньеро прибыл в Италию. Однажды он ехал по пустынной дороге среди гор. Вдруг его догнала женщина и попросила позволить ей взять огня от его свечи.
— Очаг в моем доме погас, — сказала она, — дети мои голодают. Дай мне огня, чтобы я могла затопить печку и испечь им хлеба!
Она протянула руку к свече, но Раньеро поднял ее. Он не хотел дозволить, чтобы что-нибудь зажглось от этого огня, кроме свечей перед образом Святой Девы.
Тогда женщина сказала ему:
— Дай огня, пилигрим, жизнь моих детей — это пламя, которое я должна блюсти горящим!
За эти слова Раньеро позволил ей зажечь фитиль в лампе от его огня.
Через некоторое время Раньеро ехал по деревне. Это было высоко в горах, где царил холод. Молодой крестьянин, стоявший у дороги, увидел беднягу в дырявом плаще. Он быстро снял с себя короткий плащ и бросил его проезжавшему. Плащ упал прямо на свечу и потушил ее.
Раньеро вспомнил тогда женщину, которой одолжил огня. Он вернулся к ней и зажег свечу от священного пламени.
Собираясь ехать, он сказал ей:
— Ты говоришь, что пламя, которое ты должна блюсти, — это жизнь твоих детей. Не можешь ли сказать мне, как называется пламя, которое я везу столько времени?
— Где оно было зажжено? — спросила женщина.
— У Гроба Христа, — сказал Раньеро.
— Тогда оно не может называться иначе, как кротостью и любовью к людям, — отвечала женщина.
Раньеро рассмеялся над ответом, находя, что он странный апостол для подобных добродетелей.
Раньеро продвигался между прекрасными синими холмами. Он видел, что близка Флоренция!
Думая, что скоро освободится от свечи, он вспомнил свою палатку в Иерусалиме, которую оставил полной военной добычи, и храбрых своих воинов, оставшихся в Палестине, которые, несомненно, порадуются, что он вернулся к военному ремеслу и снова ведет их к победам и завоеваниям.
И вдруг Раньеро заметил, что не испытывает никакой радости, думая об этом, что мысли его охотнее направляются в иную сторону.
Раньеро впервые понял, что он уже не тот человек, каким был, выезжая из Иерусалима. Путешествие с горящей свечой научило его радоваться всем миролюбивым, разумным и сострадательным людям и гнушаться дикими и воинственными.
Он радовался, думая о людях, мирно работавших в домах, и почувствовал, что охотно вернулся бы в свою старую мастерскую к прекрасным художественным занятиям.
«Поистине, это пламя пересоздало меня, — думал он. — Оно сделало меня другим человеком».
Была Пасха, когда Раньеро въехал во Флоренцию.
Едва он въехал в городские ворота, сидя задом наперед, с накинутым на лицо капюшоном и с горящей свечой в руках, как придорожный нищий вскочил и закричал обычное: «Сумасшедший, сумасшедший!»
На этот возглас из одних ворот выскочил уличный мальчишка, и бродяга, лежавший на земле и oт нечего делать взиравший в небо, вскинулся на ноги. И оба закричали то же: «Сумасшедший, сумасшедший!»
Когда к ним пристал третий, они зашумели так, что подняли всех мальчишек на улице. Они сбегались из всех углов и закоулков и, едва завидев Раньеро, в истрепанном плаще, на жалкой кляче, кричали свое:
«Сумасшедший, сумасшедший!»
К этому Раньеро давно уже привык. Он тихо ехал по улице, не обращая внимания на крикунов.
Они же не удовольствовались своими восклицаниями, один из них подпрыгнул и хотел задуть свечу.
Раньеро поднял Свечу выше и подогнал лошадь, чтобы избавиться от мальчишек. Но они бежали вровень с ним, изо всех сил стараясь затушить свечу.
Чем более Раньеро силился уберечь пламя, тем сильнее это их раззадоривало. Они стали бросать шапками в свечу. Им не удалось погасить пламя только потому, что их было много, и они толкали друг друга.
На улице возникла страшнейшая суматоха. У окон стояли люди и хохотали. Никому не было жаль безумного, пытавшегося защитить свою свечу. Звонили к вечерне, много богомольцев шло к церкви. Они останавливались и тоже от души смеялись.
Раньеро встал с ногами на седло, оберегая свечу. Вид у него был дикий. Капюшон свалился с головы и обнажил, лицо, изможденное и бледное, как у мученика. Свечу он держал высоко, насколько хватало его вытянутой руки.
Улица кипела. Даже и взрослые стали принимать участие в потехе. Женщины махали головными уборами, а мужчины бросали береты. Все старались потушить свечу.
Раньеро проезжал под балконом дома. На нем стояла женщина. Она перегнулась через перила, схватила свечу и бросилась с ней в дом.
Народ разразился громким хохотом и ликованием, Раньеро же пошатнулся в седле и свалился с лошади.
Как только он оказался на земле, разбитый и в обмороке, улица мгновенно опустела.
Никто не хотел позаботиться об упавшем. Возле него осталась одна его лошадь.
Когда толпа ушла с улицы, Франческа дельи Уберти показалась из своего дома с зажженной свечой в руке. Она была еще очень хороша собой, черты ее были кротки, а глаза серьезны и глубоки.
Она подошла к Раньеро и нагнулась к нему. Раньеро лежал без чувств, но, когда свет свечи упал на его лицо, он сделал движение и очнулся. Казалось, пламя свечи имело чудесную власть над ним. Увидев, что он пришел в себя, Франческа сказала:
— Вот твоя свеча. Я взяла ее у тебя, потому что не знала другого способа тебе помочь.
Упав, Раньеро сильно ушибся. Но теперь ничто не могло остановить его. Он стал медленно подниматься. Он хотел идти, но пошатнулся и чуть не упал. Тогда он попытался сесть на лошадь. Франческа помогла ему.
— Куда ты хочешь ехать? — спросила она, когда он уже был в седле.
— В собор, — ответил он.
— Тогда я провожу тебя, — предложила она, — потому что я иду к вечерне.
Франческа взяла лошадь под уздцы и повела ее.
Франческа сразу же узнала Раньеро. Но Раньеро не понял, кто она, потому что не давал себе времени взглянуть на нее. Он не отрывал глаз от пламени свечи.
Они молчали всю дорогу. Раньеро думал только о пламени, о том, чтобы соблюсти его до последней
