третьего Джоэл крепко зажмурился, почувствовав невыносимую боль в груди. У этого был забинтован лоб, а рука висела на перевязи — раны эти нанес ему Конверс в товарном вагоне, полном взбесившихся животных.
Первый подошел и вручил ему пакет. Это был толстый конверт без единой марки — досье, которое он отправил в Нью-Йорк Натану Саймону.
— Генерал Ляйфхельм передает вам привет и просит засвидетельствовать свое восхищение, — проговорил он, произнося слово “генерал” с твердым немецким “г”.
Глава 32
Питер Стоун невозмутимо наблюдал, как врач, доверенное лицо ЦРУ, наложил третий и последний шов на угол губы армейского офицера, который напряженно сидел на стуле.
— Переносицу придется еще подправить, — заметил врач. — У меня есть знакомый хирург, который отлично справится с этим за несколько часов, а потом я отправлю вас к дантисту на Семьдесят первой, он сделает остальное. Я позвоню вам попозже, когда все устрою.
— Сукин сын! — взревел капитан, насколько позволял ему застывший от укола новокаина рот. — Это был танк, черный гребаный танк! Он не мог работать на нее, это был просто чертов таксист! Почему, дьявол его побери, он сделал это?
— Возможно, вы настроили его на эту волну, — сказал человек в штатском, отходя и просматривая на ходу какие-то записи. — Такое случается.
— Что случается? — выкрикнул офицер.
— Прекратите, капитан. Швы разойдутся. — Доктор угрожающе поднял шприц.
— Ладно, ладно. — Офицер сбавил тон. — Но не объясните ли вы мне, что на вашем тайном языке означает слово “настройка”?
— Я говорю на нормальном английском. — Стоун повернулся к доктору: — Как вы знаете, я больше не работаю, поэтому счет лучше дайте мне лично.
— С меня хватит. Мы пообедаем вместе, когда вы будете в городе. Тот хирург и дантист — другое дело. Я бы расплатился с ними наличными. И снимите с него форму.
— Будет сделано.
— Почему? — Капитан замолчал, увидев, что человек в штатском сделал нетерпеливый жест рукой.
Доктор сложил свои инструменты в черный чемоданчик и направился к двери.
— Да, Стоун, — сказал он, оборачиваясь к бывшему агенту ЦРУ, — спасибо за албанца. Его жена тратит московские рубли как сумасшедшая — только успевай придумывать названия болезней.
— Ее болезнь — ее муж. Он снимает квартиру в Вашингтоне, но она об этом не знает, как и о его странных сексуальных наклонностях.
— Ну, я-то ей никогда не скажу.
Доктор ушел, и Стоун повернулся к капитану:
— Когда вы имеете дело с такими людьми, не говорите ничего лишнего и не задавайте вопросов. Они не хотят знать лишнего.
— Простите, но что значит, я “настроил” этого громилу?
— Неужели не понятно? За красивой женщиной гонится армейский офицер с двумя рядами орденских планок. Как вы думаете, сколько воспоминаний — самых черных воспоминаний — накопилось у этого негра о людях вашей породы?
— Моей породы? Я никогда не относил себя к какой бы то ни было породе, но, кажется, я понимаю, что вы хотите сказать…
Когда я добрался сюда, вы говорили по телефону, а потом было еще два звонка. Что-нибудь новое? Не насчет жены Конверса?
— Нет. — Стоун опять поглядел в свои записи. — Можно предположить, что она пытается разыскать кого-то из тех, кому доверял ее бывший муж. Для этого и вернулась.
— Он знает Вашингтон. Этим человеком может оказаться кто-нибудь из конгресса, из администрации или сената.
— Не думаю. Если бы он знал кого-нибудь и считал, что может рассказать ему все, не потеряв своей головы, он бы объявился еще несколько дней назад. Не забывайте — он осужден и приговорен. Можете вы представить себе такого человека в Вашингтоне, который не бросил бы его на растерзание? Он сейчас в положении прокаженного. Слишком уж много “авторитетных источников” подтвердило его вину, даже диагностировало его болезнь.
— И теперь он знает то, что нам было известно уже несколько месяцев назад. Трудно сказать, где засели сторонники “Аквитании” и не с ними ли ты разговариваешь.
— И не узнаешь, кого они успели купить, — добавил Стоун, — или, шантажируя, заставили служить себе. — Бывший агент ЦРУ присел напротив армейского офицера. — Но выяснилось еще несколько вещей. Более понятной стала их схема, всплыло несколько дополнительных имен. Если бы нам сейчас удалось вытянуть Конверса и объединить то, что стало известно ему, с тем, что знаем мы… Возможно, этого было бы достаточно.
— Что? — Капитан резко наклонился к нему.
— Успокойтесь. Я говорю только “возможно”. Я сейчас собираю кое-какие старые долги, и, если удастся свести все вместе, найдутся один-два человека, на которых можно положиться.
— Поэтому мы и обратились к вам, — тихо сказал офицер. — Вы знаете, что делать, а мы — нет… Итак, что вы имеете?
— Для начала: вы слышали когда-нибудь об актере Калебе Даулинге? На самом-то деле его зовут Кальвином, но это никому не важно, кроме компьютеров.
— Знаю такого. Он играет папашу в телесериале “Санта-Фе”. По секрету скажу, мы с женой иногда смотрим этот фильм. Так что же с этим актером?
Стоун взглянул на часы.
— Через несколько минут он будет здесь.
— Серьезно? Я в восторге.
— Возможно, вы будете еще в большем восторге, когда мы потолкуем с ним.
— Господи, да просветите же меня!
— Это одно из тех странных совпадений, которые ничем не объяснишь, но время от времени они случаются… На съемках картины в Бонне Даулинг свел дружбу с Перегрином — ну, американская знаменитость et cetera [184] . А в самолете он познакомился с Конверсом и заказал ему номер в гостинице — тогда с этим было туго. Для нас важно то, что именно Даулинг попытался связать Конверса с Перегрином, но ничего не получилось, потому что в дело вмешался Фитцпатрик.
— Ну и…
— После убийства Перегрина Даулинг несколько раз пытался добиться приема у исполняющего обязанности посла, но каждый раз его отшивали. Тогда он послал записку секретарше Перегрина, они встретились, и он обрушил на ее голову все, что знал. Они с Перегрином договорились, сказал он, что если Конверс позвонит в посольство и встреча состоится, то Даулинг будет на ней присутствовать. Он уверен, что Перегрин сдержал бы свое слово. Во-вторых, Перегрин и сам заметил, он признался в этом Даулингу, что в посольстве происходит что-то неладное. Один довольно странный инцидент Даулинг наблюдал и сам. В разговоре с секретаршей он отметил также несколько вещей, которые трудно объяснить, — начиная с “безумства” Конверса, человека, по его мнению, ясного и твердого ума, и кончая тем непонятным фактом, что с него, человека, который видел посла одним из последних, так и не были сняты показания. И наконец, он заявил, что совершенно убежден: Конверс не имеет ни малейшего отношения к убийству Перегрина. Секретарша чуть не брякнулась в обморок, но все же позвонила начальнику боннского филиала ЦРУ… Два дня спустя то же сделал и я, сославшись на секретное поручение госдепартамента.
