Ланчестер медленно кивнул. В его взгляде появилась задумчивость.
– Это решение из тех, которые нелегко принять. Возможно, на мое суждение влияют личные впечатления. И меня беспокоит...
– Вы делаете именно то, что нужно сделать, сэр, – быстро произнес Куллер. – И давайте же надеяться, что мы не опоздали.
Глава 19
Ночной клуб прятался в крохотном переулке, отходящем от Тверского бульвара – неподалеку от Бульварного кольца. Он действительно был замаскирован: словно американский бар времен сухого закона, где тайком продают спиртное. Впрочем, в отличие от незаконной точки торговли спиртным, клуб «Черная птица» прятался не от глаз служителей правопорядка, а от глаз быдла, от простонародья. Ведь «Черная птица» была задумана как оазис изобилия и порока для элиты, для избранных: богатых, красивых и хорошо вооруженных.
Клуб размещался в нескладном кирпичном строении, напоминающем заброшенную фабрику – чем оно, по сути, и являлось: в дореволюционные времена здесь выпускали швейные машинки «Зингер». Окна здесь были затемнены; в здании имелась лишь одна дверь – деревянная, крашенная черной краской, укрепленная изнутри металлом. На двери виднелась выведенная старинной вязью осыпающаяся надпись «Швейные машины». Единственным признаком того, что здесь может что-то находиться, служил длинный ряд черных «Мерседесов», выстроившихся вдоль узкого переулка. Роскошные автомобили выглядели как-то неуместно, словно они дружно ошиблись адресом.
Вскоре после прибытия в аэропорт Шереметьево-2 Брайсон, для виду зарегистрировавшись вместе со своей разношерстной туристской группой в гостинице «Интурист», позвонил одному своему старому другу. Тридцать минут спустя к «Интуристу» подкатил полуночно-синий «Мерседес»-седан, и шофер в форме кивнул Брайсону на заднее сиденье, где лежал аккуратный конверт.
Уже спустились сумерки, но по Тверской тек сплошной поток машин. Водители-лихачи резко перемещались с одной полосы на другую, игнорируя все и всяческие правила движения и даже выскакивая на тротуар, лишь бы обогнать менее быстроходные автомобили. С тех пор, как Брайсон последний раз бывал здесь, Москва успела превратиться в безумное, хаотичное, яростное место. Хотя большая часть прежних строений осталась на месте – высотные здания сталинских времен, смахивающие на свадебный пирог в готическом стиле, и гигантский Центральный телеграф, – но старые магазины и рестораны, типа Елисеевского гастронома или «Арагви», в прошлом – единственного приличного ресторана в городе, изменились разительно. Вдоль некогда мрачной улицы, именовавшейся до крушения социализма улицей Горького, теперь сверкали витрины дорогих магазинов: «Версаче». «Ван Клиф и Эрплз», «Вэйчерон Константин», «Тиффани». Но наряду с явственно видимыми признаками богатства плутократии повсюду заметны были свидетельства ширящейся нищеты, последствия рухнувшей социальной системы. Увечные солдаты открыто просили милостыню старушки торговали всякой мелочью или овощами-фруктами, а цыганки приставали с предложениями погадать. Крашеные проститутки держались даже более нагло, чем ранее.
Брайсон вышел из машины, достал из конверта специально оставленную для него пластиковую карточку и вставил ее в щель висящего на невзрачной деревянной двери прибора, смахивающего на автоматический счетчик. Дверь с жужжанием отворилась, и Брайсон вошел в абсолютно темное помещение. Как только дверь за ним закрылась, он принялся разыскивать вторую дверь, которая должна была здесь находиться, как объяснил ему на ломаном, едва понятном английском шофер. Нащупав холодную стальную ручку, Брайсон толкнул ее и очутился в причудливом, кричаще ярком мире.
Пурпурные, красные, синие лучи света перемещались, пронзая клубы белого дыма и выхватывая из полумрака то алебастровые греческие колонны, то гипсовые римские статуи, то черные мраморные стойки и высокие стулья на ножках из нержавеющей стали. Прожектора подсветки висели где-то высоко вверху, в темных нишах. Грохотала рок-музыка какого-то совершенно незнакомого Брайсону типа, должно быть, какой-то русский техно-поп. Запах марихуаны мешался с запахом дорогих французских духов и скверного русского лосьона.
Брайсон заплатил входную плату, примерно около 250 долларов, и принялся осторожно пробираться через плотную, двигающуюся по кругу толпу уголовников с золотыми цепями и огромными, безвкусными «Ролексами», как-то умудряющихся при здешнем грохоте вести разговоры по мобильнику. Их сопровождали любовницы и прочие женщины, которые то ли и вправду были проститутками, то ли старались выглядеть, как они. По крайней мере, короткие юбки и сильно декольтированные блузы оставляли мало простора воображению. Крепко сбитые бритоголовые телохранители сердито зыркали по сторонам; охранники клуба держались вдоль стен зала: они были наряжены под ниндзя и вооружены милицейскими дубинками. Над этой хаотичной, судорожно подрагивающей толпой располагалась стеклянная галерея, откуда зрители через прозрачный пол могли наблюдать за творящейся внизу свистопляской, как если бы это был некий диковинный террариум, принадлежащий иному миру.
Ник поднялся по винтовой металлической лесттнице на галерею; здесь все выглядело совсем иначе. На этом этаже главным аттракционом являлись стриптизерши, по большей части платиновые блондинки. Впрочем, некоторые отличались кожей цвета эбенового дерева. Их груди явно были обязаны своими размерами силикону. Стриптизерши танцевали в ярком свете прожекторов, установленных вдоль галереи.
Брайсона остановила хозяйка – в откровенном наряде из полупрозрачной ткани, с сотовым телефоном в руках – и быстро произнесла несколько слов по-русски. Ник ответил без слов, сунув ей несколько двадцатидолларовых купюр, и хозяйка провела его к банкетке из стали и черной кожи.
Едва Брайсон уселся, как официант тут же поставил перед ним несколько тарелок с закуской: маринованный говяжий язык с хреном, блины с черной и красной икрой, заливное с грибами, маринованные овощи, селедку. Хотя Брайсон и был голоден, закуски на вид не показались ему особо аппетитными. На столе возникла бутылка шампанского «Дом Периньон» – «подарок от хозяина», как пояснил официант. Еще несколько минут Брайсон просидел в одиночестве, наблюдая за толпой, потом заметил наконец подтянутую, изящную фигуру Юрия Тарнапольского. Юрий скользнул к столу, разведя руки в преувеличенно радушном приветствии. Тарнапольский появился внезапно, словно возник из воздуха, но Ник уже успел понять, что на самом деле хитрый бывший кагэбэшник просто вошел на галерею через кухню.
– Добро пожаловать в Россию, дорогой Кольридж! – радостно воскликнул Тарнапольский. Брайсон встал, и они обнялись.
Хотя Тарнапольский и выбрал для встречи столь неприятное место, сам он отличался изысканным вкусом и склонностью к дорогим вещам. Бывший агент КГБ был как всегда, одет в английский костюм, сшитый на заказ, и фуляровый галстук. С тех пор, как им с Брайсоном довелось работать вместе, минуло уже семь лет, и хотя теперь Тарнапольскому изрядно перевалило за пятьдесят, его загорелое лицо не было изборождено морщинами. Русский всегда тщательно следил за собой, но вот гладкой кожей, пожалуй, он был обязан услугам какой-то дорогой косметической клиники.
– Ты выглядишь даже моложе, чем раньше, – заметил Брайсон.
– Ну, за деньги можно купить все, что угодно, – отозвался Тарнапольский. Как обычно, в его речи сардонические нотки причудливо переплетались с искренним весельем. Он жестом велел официанту разлить шампанское, а также наполнить рюмки грузинским вином, белым «Цинандали» и красной «Хванчкарой». Как только Тарнапольский поднял бокал, собираясь произнести тост, рядом с их столом возникла стриптизерша. Юрий сунул ей парочку крупных купюр и вежливо подтолкнул женщину к соседнему столику, за которым сидели бизнесмены в темных костюмах.
Они с Брайсоном вместе работали над несколькими особо важными заданиями, которые Тарнапольский всегда считал чрезвычайно прибыльными; последним из таких дел была операция «Вектор». Международная группа инспекторов, невзирая на упорные слухи, не сумела найти доказательств, которые подтверждали бы, что Москва действительно незаконным образом производит биологическое
