— Знаю. Самое говно. Гитлерюгенд.
— И что теперь?
— Надо двигаться. А вам, наверное, стоит действительно нанять каких-нибудь пистолетчиков… хотя нужен-то им я.
— Чем ты их так зацепил?
— Да случайно копнул глубже, чем надо — и вылезло дельце на триста миллионов. За такие деньги, сам понимаешь, и морду набить могут.
— Но как они тебя тут нашли?
— Черт его знает… через фарера, который меня подвез? Разве что… хотя…
Какая-то догадка у меня, кажется, возникла, но тут Вероника лениво поднялась и подошла к деду.
— Слушай, дядь Вань, — сказала она, — ты же все понимаешь, а?
— Да чего уж не понять. Только учти, Ольга уже матом тебя кроет, чего-то ты там не сделала.
— С Ольгой мы сочтемся… — в голосе ее прорезалась хрипотца. — Дай я тебя поцелую.
Она обвила шею деда руками и томно поцеловала в одну щеку, в другую…
— Хватит, Верка, хватит, — смеясь, отбивался дед.
— Ну, раз хватит… — она шагнула назад, а я вдруг снова вернулся в тот миг, когда мы, цепляясь друг за друга и хохоча, выбрались из речки, повалились на песок и стали бешено целоваться. Дед что-то говорил, а она ему отвечала, я отступил от окна и запнулся взглядом за приемник — и чисто автоматически, не знаю, зачем, включил его.
Эфир был полон Вагнером, все диапазоны содрогались от могучих аккордов, и с огромным трудом пробивалась сквозь них взволнованная дикторская речь. Массовые аресты, произведенные накануне… под лозунгами… призвали к невмешательству… однако армии государств… многочисленные жертвы… из стрелкового оружия и минометов, число убитых превысило… выступление рейхсминистра внутренних дел по телевидению только обострило… переход вооруженных сил на сторону восставшего… удерживают пока… к утру обозначились позиции… германские части, расположенные южнее… по неполным данным, на стороне народа выступают чешские, финские, болгарские, греческие… неопределенность относительно… покинув летние лагеря, движутся к Москве… перестрелка с применением реактивных… судьба до сих пор… ста танков сосредоточено в районе Кремля, кроме того, контролируется… толпами беженцев… растущие жертвы… чревато разрушением реактора, последствием чего могут стать…
Рядом со мной молча стояли дед и Вероника: дед неподвижно, как соляной столп, а Вероника слепыми непослушными пальцами пыталась застегнуть на груди комбинезон. Я тихонечко вышел из дому, снял с веревки высохшие клейды, оделся. Когда она успела постирать?.. Почему-то сдавило горло. Все было неправильно, все, кроме… Я взял себя в руки. Спокойно. Не сходи с ума. Не имеешь права сходить с ума. Не имеешь права…
Уже другой голос, сорванный, хриплый, выкрикивал: сограждане, настал решительный… чаша гнева… притеснения, невиданные за все годы существования… культурный и моральный кризис, полный тупик… расстреляв мирную демонстрацию, поставили себя вне закона… более трехсот человек… братья- солдаты, которые никогда… тем самым окончательно похоронил надежды… распространено обращение командующего Русским территориальным корпусом генерала… на защиту безоружных москвичей встали солдаты чешской бригады, их поддержали… потеряв несколько танков, отошли… запершись в Кремле, вряд ли могут рассчитывать… волна народного гнева сметет, как мусор… последний шанс, данный нам историей… только свободная, единая, независимая Россия… к оружию, граждане, к оружию, россияне!
— Эт-то но-омер… — протянул дед.
Я вдруг почувствовал, что меня колотит крупной внутренней дрожью. Такая — почти радостная — дрожь бывает при игре, когда надо делать последний ход — и ты знаешь его. В какой-то момент возникло чувство повторности происходящего, и в то же время по неведомо каким ассоциативным путям всплыло, как я читал, продираясь сквозь кошмарный почерк, повесть Фила Кропачека «Неистребимый». Несколько измятых, засаленных тетрадей я получил по почте через день после того, как Фил, надев парадную форму и все награды, которые у него были — немало, надо сказать, в том числе и Андрей Первозванный, — вышел на площадь перед Розовым дворцом, достал из кобуры «березин» и выстрелил себе в висок. Действие повести происходило в период Тувинской экспедиции — вот выдумали же, сволочи, название для войны: «экспедиция»! Мы посмеивались над этим и сочиняли анекдоты, но было противно, — так вот, у Фила в эти дни в продажу начинают поступать мясные консервы в банках, по форме напоминающих цинковые гробики… было там еще множество разных происшествий, комичных и кошмарных, и был главный герой, то ли чудак, то ли гений — короче, в какой-то момент он начал понимать, что все происходящее сейчас с ним и вокруг него на самом деле всего лишь символы, аллегории того, что происходит вне нашего мира, в каком-то высшем, истинном мире… и вот, поняв это и разгадав значение аллегорий, он понимает, что следующее событие будет происходить с ним самим и что это должно быть что-то мерзкое: в числе прочего он должен будет изнасиловать и убить свою сестру, а к сестре у него очень сложные и какие-то взрывные чувства — и вот, чтобы избежать неизбежного, он вешается. Сестра же, придя, деловито вынимает его из петли и начинает оживлять: оказывается, это она навела на него «зов петли» — ей нужен был его труп, чтобы сделать зомби для каких-то своих целей. Она оживляет труп, но забывает вдруг одно заклинание, и мертвец насилует ее, а потом загрызает… а утром идет на призывной пункт и вербуется добровольцем, и вот он в Хем-Бедлыре, неуязвимый, оружие не берет его, и он страшно мучается этим, потом узнает, что есть шаман, знающий, что надо делать… Рукопись оборвана на полуслове. Фил запечатал ее в пакет и бросил в ящик, а сам переоделся в парадную форму, нацепил ордена и вышел на площадь перед Розовым дворцом…
— Дед, — сказал я, — мотоцикл ты мне дашь?
— Игореха, — не поворачиваясь ко мне, прошептал дед, — что же это делается, а? Ведь война, Игореха…
— Война не война, а все равно — подлое дело, очень подлое.
— Ты хоть понимаешь, что происходит?
— М-м… местами.
— Сказать можешь?
— Только самое тривиальное: империя распадается. Идет борьба за власть. Кто к кому присоединится: Россия к Сибири или наоборот. И прочее вокруг этого.
— А ты причем?
— Воюю с террористами.
Я поймал на себе взгляд Вероники, повернулся к ней. Лицо ее посерело, глаза неподвижно смотрели на меня.
— Ты… обратно?..
— Нужно…
— Кому? Тебе? Мне? Зачем?
— Он офицер, Верка, — сказал дед. — Ты уж не это…
— Офицер… — она судорожно вздохнула и быстро, почти бегом, бросилась из дома.
— Подожди, Игореха, не бегай за ней, — поймал меня за руку дед. — Лучше послушай-ка меня. На шоссе не суйся. Вон тот лесок видишь? За ним деревня, Санино. За деревней начнется насыпь, узкоколейка там была, рельсы сняли, так что ехать по ней можно. И ведет эта насыпь через Поречье до самого Звенигорода. А там уж…
— Там рукой подать.
— А то лучше спрячешься тут где-нибудь?
— Сам видишь — не получается. Надо двигаться, надо шевелиться.
Дед хотел еще что-то предложить, но только сморщился и махнул рукой — слабо, беспомощно…
— Господин полковник!..
— Да. Да, все понимаю. Не дело…
И вернулась Вероника. Другая. Непохожая на все прежние. Другое лицо… я никогда не видел таких лиц.
— Ты только не исчезай совсем, — сказала она. — Ты появляйся иногда, хорошо?
