— Я слышал, что кто-то из девочек звонил родителям.
— О, боже. Какие же сволочи.
— Да уж.
— Слушайте, Игорь! — бешено зашептал Герберт. — Надо спрятать детей! Надо спасать детей!
— Спрячешь их, как же…
— В метро! Во внешнее кольцо!
— Я не в том смысле. И внешнее кольцо не подходит — там-то уж точно будут искать.
— Ну придумайте хоть что-нибудь!
— Они просто не захотят прятаться… если их не убедить, что это засада…
— Я же знал, что вы придумаете.
— Подождите, я еще ничего не придумал…
На меня вдруг накатило: нетерпение, раздражение, разочарование во всем на свете — все вместе. Отвернувшись, я стал одеваться.
— Мы будем стоять тут или поедем дальше? — напряженным голосом спросил Герберт.
— Поедем, — сказал я. — На Черемисовскую…
16.06.1991. 18 ЧАС. 15 МИН. ЧЕРЕМИСОВСКАЯ, 40.
Мы постарались произвести побольше шума. Дверь, по крайней мере, я вышиб очень громко — автоматной очередью. Потом те ребята, которым досталась форма, стали вытаскивать и грузить в машину коробки и ящики, а штатский наш контингент незаметно прошмыгнул вниз. Пока все это происходило, мы с Гербертом обошли дом кругом. Подъезд меблирашек был заперт на огромный висячий замок, на стук никто не отозвался. Похоже было, что все действительно смылись.
— Господа ищут владельцев? — спросили сзади по-немецки.
— Да, — я обернулся. У крыльца стоял старичок с зонтиком. У старичка были пепельные волосы до плеч и пепельная бородка. — Мы из военной комендатуры.
— Все уехали позавчера, — сказал старичок. — Одних грузовиков для перевозки вещей было две дюжины.
— Вот как, — сказал я задумчиво. — Как же нам проникнуть в дом? Не может быть, чтобы никого не осталось. Кто-то же должен следить, охранять…
— Да, господин, но вчера вечером сторожа забрали, и теперь дом совсем без наблюдения.
— Кто забрал?
— Этого я не знаю, господин. Какие-то люди приехали на микроавтобусе, о чем-то долго говорили с ним, потом посадили его в автобус и увезли с собой. Он не вернулся еще.
— Спасибо, что сказали. Мы постараемся выяснить все это.
— Да, господа, постарайтесь выяснить. Здесь разыгралась страшная трагедия. Говорят, все было залито кровью… — глазки его сверкнули. — А утром, когда выносили трупы…
Он долго рассказывал, что было утром и днем, и кто приходил и что говорил на следующий день, я слушал, но ничего нужного не слышал. Только какие-то люди, забравшие сторожа… но и сторож ничего не мог знать, потому что той ночью еще не был сторожем, а был неработающим пенсионером и, естественно, спал. Наконец, старичок выложил все, что знал, что слышал от других и что придумал сам или с помощью таких же вот праздных старичков и старушек. Пообещав узнать специально для нас всю правду о происшествии, он удалился.
— Опасный старичок, — глядя ему вслед, сказал Герберт.
— Опасный, — согласился я. — Пойдем отсюда.
В подвале стоял трупный запах. Тела, конечно, вынесли, но уборки никакой не делали, присыпали пол опилками, и все. Мальчишки мои тупо сидели на ящиках. Некоторые даже головы не подняли при нашем появлении. Сашка ходил, глядя под ноги и загребая грязные опилки. Начиналась меланхолия, реакция, депрессия. Устали. Очень устали.
— Отряд, стройся, — негромко скомандовал я.
И в глазах, как порох, вспыхнула надежда… Фил писал когда-то романтические стихи, как там: поражение в битве суровой, жестокой и праведной, где давно не помощник надежный и верный наган… что-то еще… и друзья, погибая, уходят во вражеский стан… Дай Бог, чтобы на этот раз Фил ошибся.
— Парни, — сказал я, когда они, все шестнадцать — еще двое в солдатской форме караулили снаружи — выстроились, подравнялись и приготовились внимать всему, что я скажу. — Сейчас я уйду. Возможно, надолго. На сутки минимум. Когда вернусь, у нас будет оружие, транспорт, квартиры, документы. Мы станем полноценной боевой единицей. Но для этого вам надо просидеть здесь минимум сутки. В режиме молчания — знаете, как на подводных лодках? Свет не зажигать, к окнам не приближаться, в комнаты, где есть телефоны, не входить. Вести себя разумно. Герберта слушаться, как бога. Если через пять суток я не вернусь, значит — все. Тогда… в общем, постарайтесь тогда сами что-нибудь сделать. Но я хочу быть спокоен насчет того, что в любой момент у меня будут наготове два десятка бойцов. Всем все ясно?
Нестройно и, в общем, не очень бодро отозвались, что да, все, конечно, ясно. Вот только нельзя ли со мной? Нельзя. Там, куда я иду, и один человек — толпа. И — все. Никаких пререканий. Считайте себя в засаде. Это тяжело, это нудно, это долго — но таков приказ.
Я отпер решетку, отделявшую подвал от лестницы, осторожно, чтобы не греметь железными ступенями, поднялся на этаж, взял со щита ключи от дешевых комнат — там, как правило, не было телефонов. Не поленился сам отпереть эти комнаты и во всем убедиться своими глазами. Телефон — это островок государства в твоей квартире, говаривал, бывало, Фил. И Яков, помнится, утверждал, что обычный гражданин не в состоянии представить себе и десятой доли того, на что способен его скромный «Чудов и Ко». Потому — застраховаться хотя бы от этого…
Застраховался.
Мальчишки разбрелись по комнатам. Я открыл буфетную, осмотрелся. Огромный шведский холодильник был полон всяческой едой. В подвале тоже есть какие-то консервы. С голоду не умрут. Вода течет и холодная, и горячая. Ну, все? Пожалуй, что все. Надо идти. Уходя — уходи.
— Пойдем, Герберт, — сказал я. — Покажу, как дверь запирается…
На лестнице я оглянулся. Сашка смотрел нам вслед. Я кивнул ему и улыбнулся — он не ответил. Он не считал нужным скрывать свою обиду.
— Хороший у тебя парень, — сказал я Герберту внизу. — Теперь вам бы еще везения чуток…
Герберт молча кивнул.
Решетка, отделяющая лестницу от подвального помещения, запиралась обычным, хотя и очень сложным замком. Дверь же из магазинчика в подвал была стальная, снабженная системой засовов, делающих ее практически неуязвимой для обычных средств взлома… если, конечно, не отпирать ее налетчикам…
— Вот так это делается, — я показал Герберту, что надо нажимать и что крутить. — Снаружи это можно пробить разве что из гаубицы.
Он шевельнул губами, показывая, что понял юмор.
— Если вы сами не откроете, никто ее не откроет, — я продолжал вбивать это в него, как гвозди в доску… кстати, о гвоздях — где-то тут были гвозди, ага, вот они… и молоток.
— Ты действительно вернешься? — спросил Герберт.
— Если останусь жив, — сказал я.
— И тебе так необходимо идти?
— Не знаю, — сказал я. — Но чтобы выяснить это точно — тоже надо идти.
— Понимаешь… — сказал он и замолчал. Я ждал. — Понимаешь, я тебе стольким обязан…
— Баш на баш, — сказал я. — И вообще…
Что именно «вообще», я не знал.
Мы пожали друг другу руки — и вдруг обнялись, крепко, неистово.
