на руки, отговариваясь пустыми предлогами? Алан, Элен… до чего похожи имена, похожи…
Марина даже зажмурилась от напряжения: какая-то мысль мелькнула в голове, но поймать ее не удалось. Что-то было связано для Марины с этим именем – Алан. Нет, не вспомнить!
– Отдайте мне ребенка, миледи, – тихонько всхлипнула Флора. – Это сыночек моей подруги, и ежели она до утра хватится малыша, то с ума сойдет, не увидевши его на месте.
– Ого! – сделала большие глаза Марина. – Стало быть, ты берешь малыша без спросу?! Ну и ну! Зачем же, позволь тебя спросить? Что за причуда – нарядить его черт-те как и пустить бегать перед замком? Просто ножки размять? Но самой-то зачем тащиться в такую даль? И не первый же раз – я этого «брауни» уже и прежде видела… Ну, ну, тихо, – обратилась она к малышу, вдруг снова захныкавшему: наверное, его обеспокоили угрожающие нотки в ее голосе. – Ну, ну, Алан, мой ма…
Голос ее прервался, и она замерла, уставившись на Флору, потрясенная воспоминанием, вдруг родившимся в сознании.
В это мгновение Флора с силой толкнула ее, одновременно выхватывая из рук ребенка. Не удержавшись на ногах, Марина опрокинулась навзничь, так ударившись о землю, что у нее дух занялся, и какое-то время она лежала недвижимо, слушая, как трещат кусты, сквозь которые слепо, безумно ломилась Флора.
И хотя очень скоро Марина обрела власть над своим телом, она все равно не могла шевельнуться, придавленная тяжестью догадки, вдруг обрушившейся на нее.
Впрочем, ей не нужна была Флора для того, чтобы задать свои вопросы и получить ответы, тем более что Флора, конечно, отказалась бы отвечать. Да ведь и так все ясно!
Марина лежала на спине, не чувствуя сырости, уставясь в сверкающий, всевидящий зрак луны, словно обретая в нем подтверждение своим догадкам.
Итак, начнем все сначала. Разумеется: не Элен, а Алан. Никаких двух детей, никакой Элен, названной якобы в память бывшей леди Маккол. Марина хмыкнула, издеваясь над собственной глупостью. Алан! Мальчик. Именно поэтому Флора никому не позволяла взять его на руки, и ей здорово удавалось морочить голову всем подряд. И Джасперу тоже? Или он с самого начала знал, что его любовница родила сына, и сознательно принимал участие в обмане? В двойном обмане: признав несуществующее отцовство и выдавая мальчика за девочку. Зачем?!
Ну, можно предположить, что вся эта затея – порождение затуманенного сознания Джаспера. Ведь он иногда бывает не в себе! А Флора ему покорна…
Да нет, Флора отнюдь не слабая, бессловесная рабыня. Тайну ребенка она стерегла самоотверженно, и кабы не сглупила, приведя Алана сюда погулять, поучаствовать в этом странном, одиночном маскараде, ничего не вышло бы наружу, Марине и в голову не взошло бы, что Элен – это Алан.
Алан, Алан… Красивое имя. И Марине оно уже откуда-то знакомо. Уже было такое: ночь, и темный комочек, резвящийся на лужайке, и женский голос, называющий имя – Алан. Только тогда светила луна…
Только тогда светила луна! И старческий голос умолял быть осторожнее – ради Алана. Умолял… Гвендолин!
Марина резко села. В реальности нынешней ночной схватки можно не сомневаться: синяки и ломоту во всем теле призраки не причиняют. Но каким образом прошлые видения столь точно могли совпадать с сегодняшней действительностью? Может быть, все-таки события той ночи были тоже реальны?
Несомненно, что Флора приводит сюда «брауни» не впервые. Сама Марина его видела трижды, и служанки о чем-то таком болтали. И еще неизвестно, сколько ночей он бегал, не замеченный никем… кроме той, кому его хотели показать.
Конечно, не ради какой-то безумной, необъяснимой прихоти приводила Флора крошечного ребенка ночью к замку и пускала его черт-те в каком виде бегать туда-сюда. Его должна была увидеть Гвендолин.
Да, да. Предположим, что события той ночи – явь. Что Гвендолин и впрямь была на некоторое время заточена в башне. И Флора решила скрасить одинокое заточение, показав ей сына.
О, разумеется! «Вспомни, чей он сын!» – сказала тогда Урсула. Значит, этой безумной даме известно куда больше, чем она признает. Не так уж, верно, и безумна Урсула. Во всяком случае, у нее хватило здравого смысла проникнуть в тайну Гвендолин, узнать, где содержат узницу, поддерживать ее, а потом, после необъяснимого исчезновения, мастерски отвести глаза Марине, которая задавала ненужные вопросы. Леди Элинор, которой вскрыли вены! Чушь, очень хитрая чушь. Наверняка Урсула знала, куда исчезла Гвендолин. Может быть, она сама помогла ей бежать? Хотя нет, нет. Тогда Флора знала бы о том, что Гвендолин пропала, и не привела бы сюда Алана нынче ночью. Неужели Флора до сих пор пребывает в уверенности, что Гвендолин ждет появления своего сына? Почему Урсула не предупредила ее?
А кстати, каким образом Урсула проникла в тайну Гвендолин? Может быть, и это скорее всего, ей сказал Джаспер. Брат и сестра, по всему видно, дружны, и уж наверняка после смерти Алистера Джаспер мог шепнуть Урсуле, что был свидетелем его тайного венчания…
У Марины вдруг перехватило дыхание.
О боже ты мой! Да ведь Гвендолин родила в монастыре не дочь. Она родила сына. Алана Маккола.
Лорда Алана Маккола!
Марина вскочила и ринулась в дом. Ее всю так и колотило от этих внезапно обрушившихся открытий, однако еще пуще дрожала она от холода. Земля сырая, да еще и стылая, а платье на спине совсем промокло. Надо переодеться, и поскорее. Сейчас совсем не время подхватывать простуду и лежать в постели. Надо еще раз пробраться в башню, откуда ее таким необычным способом вывел Макбет. Не может быть, чтобы там не осталось никаких следов пребывания Гвендолин. В прошлый раз Марина их просто не нашла. А теперь найдет.
Она прокралась в свою спальню, развела огонь в камине, содрала с себя отсыревшее платье и белье, нагрела простыню и закуталась в нее с головы до ног. Потом забралась в постель и свернулась в клубочек, подтянув колени к самому подбородку. Тело вскоре согрелось, но внутренний нетерпеливый озноб не утихал. Хотелось куда-то бежать, что-то делать, что-то узнавать, выспрашивать, высматривать. Хотелось, до смерти хотелось кому-нибудь рассказать о своем невероятном открытии… Но это уж никак, никак нельзя. И пуститься в башню прямо сейчас тоже нельзя. Ведь дверь снизу, из сада, по-прежнему надежно заперта, и единственный путь, которым можно туда попасть, – из комнаты Джаспера. Но не явишься ведь среди ночи в спальню холостого мужчины, пусть даже как бы и родственника, и не станешь впотьмах шариться по стенам! Что она ответит, если Джаспер проснется и поднимет шум? Мол, я ищу тайный ход в башню, где содержали и мучили тайную жену вашего племянника, мать юного лорда, которого вы со своей любовницей почему-то прячете от всего света, и сестрица ваша в том вам оказывает поддержку…
И вдруг настигла Марину такая мысль, что ее снова до костей пробрал озноб и все усилия угреться пошли прахом.
Если Гвендолин и в ту ночь, и прежде содержалась в башне, а потом ее тюремщики, чем-то встревоженные, убрали оттуда узницу, разумеется, они вели ее не через сад, не через нижнюю дверь! И едва ли по открытой галерее, через лестницы и главные коридоры, где всегда была опасность кого-то встретить, невзирая на ночное время. К тому же окно на галерею забито так давно, что гвозди вросли в раму. Оставался только один путь: через «кошачий лаз», которым Марину провел Макбет и которым она вышла… в комнату Джаспера.
– Да нет, не может быть, – пробормотала Марина и вздрогнула от звука собственного голоса.
Джаспер. Изможденный, болезненный, насмешливый, проницательный, мудрый, озлобленный, завистливый, злопамятный Джаспер! Он единственный знал о тайном браке Алистера. Именно его позвала Флора в монастырь, где рожала Гвендолин. Только он мог признать и засвидетельствовать наследственные права Алана… но не сделал этого, а вместе с любовницей скрыл его от людей, а его мать, истинную леди Маккол…
Марина снова села. Одеяло свалилось с нее, но она уже не чувствовала холода.
Тюремщиков у Гвендолин было двое. Мужчина и его любовница, Урсула так и сказала: любовница. Марину прошила судорога отвращения при воспоминании о стонах Гвендолин.
Немыслимо представить, чтобы изысканный, стройный, такой слабый на вид Джаспер мог… Но что он писал в своем дневнике? Там было о силе, которую сладкий яд придает слабому, о преображении, которое претерпевает личность курильщика опиума… Он сам пережил такое преображение – вернее, перерождение, – и теперь существует как бы два Джаспера: один и впрямь слабый, изнуренный хворями человек, известный всем в замке, а другой – дьявол во плоти, мучитель, палач и, может быть, убийца. Браконьер убил Алистера, но следов его не нашли? Их мог скрыть хитрый и умный Джаспер. Или он сам убил племянника, свалив вину на какого-то там вымышленного браконьера. Зачем? Да чтобы открыть себе путь к титулу и власти! Сколько горечи и злобы в его записях. Один раз он прикинулся добрым дядюшкой, но лишь для того, чтобы получить доступ к самой важной тайне племянника: его браку с Гвендолин. А потом началась цепь разрушений: убийство Алистера, похищение Алана, издевательства над никому не ведомой леди Маккол…
Почему он не убил Гвендолин сразу? Только ли потому, что питал к ней некую извращенную страсть? Пожалуй, нет. От нее чего-то хотели добиться. Может быть, где-то сохранились бумаги, подтверждающие факт венчания, а значит, законность рождения Алана и его прав на титул? Значит, Джаспер не может быть ни в чем уверен, пока не завладеет этими бумагами и полностью не обезопасит своих грядущих притязаний на наследство Макколов. Но напрасно Джаспер думает, что его не разоблачить. Рано или поздно все выходит наружу.
Марина услышала какой-то звук и с изумлением поняла… она плачет. И тут ее ударило такой мыслью, что не только слезы высохли на щеках, но и дыхание занялось.
Алистер был первым препятствием на пути Джаспера к вожделенной цели, и его уже нет. Алан жив, пока он «Элен», но жизнь его висит на волоске. Есть и еще одно препятствие, не устраненное злодеем, – Десмонд. И кто может сказать, когда настанет его черед…
Спрыгнув с кровати, Марина ринулась к двери. Руки ее тряслись, она с трудом смогла ухватить ключ, торчащий в скважине. Скорее, о господи, скорее! Надо сию же минуту предупредить Десмонда. Его жизни грозит страшная опасность!
С ключом она кое-как справилась, однако теперь что-то путалось в ногах, не давая шагу шагнуть. Марина с досадой опустила глаза и обнаружила себя голой – простыня свалилась с нее на пол. Так бы и вломилась к Десмонду? Он-то небось решил бы, что она обезумела от любви к нему, и даже слушать бы ничего не стал…
Марина привалилась к створке и постояла, успокаиваясь, минуту-другую. Потом медленно повернула ключ в замке, снова заперев его, подобрала истоптанную простынку и вернулась в постель.
Нет, сейчас она никуда не пойдет. Зачем?
Для Десмонда ее слова будут пустым звуком, он выгонит ее вон. Или даже не побоится признаться в их тайном венчании, только чтобы расторгнуть брак и избавиться от гнусной интриганки, которая сначала погубила его возлюбленную, а теперь норовит оклеветать ближайшего родственника.
Матушка Пресвятая Богородица! Марина опять соскочила с кровати и заметалась по комнате. Да будет ли конец напастям, обступившим ее? Что, интересно знать, имел в виду Джаспер, сказав о дьяволенке, который всем здесь морочит голову? Уж не стало ли известно ему об их с Десмондом тайном браке? Может быть, он обшарил вещи Десмонда и нашел выданную капитаном Вильямсом копию записи в судовом журнале? Хм, планида у него такая: быть в курсе тайных
