Алексеевы

К 125-летию Петра Сергеевича Оленина

16 февраля (1 марта по новому стилю) 1995 года исполнилось 125 лет со дня рождения выдающегося оперного режиссера и певца-актера П. С. Оленина, жизнь и деятельность которого близко соприкасалась с Л. В. Собиновым, Ф. И. Шаляпиным, С. И. Мамонтовым, с оперными певцами и певицами, дирижерами, художниками русских частных и казенных оперных, и актерами и режиссерами драматических театров, наконец, с К. С. Алексеевым-Станиславским и всей его талантливой Алексеевской семьей[9].

О профессиональной деятельности П. С. Оленина, при его жизни, театральные критики писали много рецензий в газетах и журналах; часть из них послужила материалом В. Боровскому для его интересной книги «Московская Опера С. И. Зимина», в которой П. С. Оленин много лет был главным режиссером, по существу – художественным руководителем. П. С. Оленин был личностью незаурядной, но в наше время имя его почти забыто, что несправедливо…

Частная же жизнь П. С. Оленина, в переплетении с его карьерой певца-актера, вообще в литературе не освещена. Предлагаемый очерк стремится хоть частично закрыть этот пробел.

Петр Сергеевич Оленин и семья потомственного гражданина, коммерции советника Сергея Владимировича Алексеева

Спектакли труппы любителей московского Общества искусства и литературы, руководимого режиссером-любителем и актером Константином Сергеевичем Алексеевым-Станиславским, к своему седьмому сезону 1894/95 годов уже завоевали большие симпатии и известность у любителей театра. Комедия Островского «Последняя жертва», премьера которой состоялась в предшествующем сезоне 21 февраля 1894 года, имела успех у зрителей и хорошую прессу; так, «Московские ведомости» от 22 февраля в рецензии отметили: «Тем более славы и чести Обществу, что в эпоху упадка русского театра оно твердо и высоко держит знамя искусства, показывая этим пример таким учреждениям, как Малый театр».

В новом сезоне, с октября 1894 года начались репетиции трагедии Карла Гуцкова «Уриэль Акоста», постановка которой оказалась одной из наиболее интересных работ К. С. Станиславского. Премьера состоялась 9 января 1895 года на маленькой сцене Охотничьего клуба. Репетиции, вся подготовительная работа проходили или в этом клубе, или в доме Алексеевых у Красных ворот, в котором прошли детские и юношеские годы детей Сергея Владимировича Алексеева и его жены Елизаветы Васильевны Алексеевой (урожденной Яковлевой). Естественно, что для проведения репетиций, в том числе и массовых сцен «Уриэля Акосты», использовалась в доме Алексеевых сцена домашнего театра, которую монтировали в столовой на втором этаже флигеля, пристроенного в самом начале 1880-х годов к старому основному особняку[10].

При постановке «Уриэля Акосты» Константин Сергеевич уделял большое внимание разработке жизненности толпы в массовых сценах, в которых участвовала в качестве статистов учащаяся молодежь, некоторые члены семьи Алексеевых и кое-кто из актеров труппы, например – Л. П. Лилина (игравшая первые роли), сестра К. С. Станиславского. А. С. Штекер (по сцене Алеева) и М. С. Алексеева (в то время еще шестнадцатилетняя Маня), ее гувернантка Л. Е. Гольст, студент А. А. Шенберг (впоследствии актер и режиссер А. А. Санин), студент-медик Московского университета П. С. Оленин – будущий оперный певец и режиссер.

Известный театральный деятель, драматург, режиссер, историк театра Николай Александрович Попов, который в период постановки «Уриэля Акосты» был ближайшим помощником К. С. Станиславского, написал в своих воспоминаниях: «Жизненность толпы подготовлялась еще задолго до генеральных репетиций особым приемом: каждому из статистов была написана роль, и в известный момент какой-нибудь сцены начинался диалог между ближайшими соседями, жестикуляция допускалась с разрешения режиссера. Такие диалоги составлялись из стихов самой пьесы или из фраз, ритмически соответствовавших ее тексту. За несколько мгновений этим приемом создавались говорящие группы, в нужный момент превращавшиеся в сценическую толпу, стихийно захваченную одним общим чувством».

Характерные по внешности фигуры поручалось изображать наиболее способным и инициативным из статистов, к которым, в частности, был причислен даровитый Петр Сергеевич Оленин за его природную артистичность.

Вероятнее всего, что любовь к театру юного Петра Сергеевича передалась ему от его матери Анны Михайловны Олениной-Алянчиковой, по профессии акушерки; она, как и многие интеллигентные москвичи того времени, любила театр и участвовала в любительских спектаклях, встречаясь на них с К. С. Станиславским еще до образования Общества искусства и литературы, в спектаклях которого она тоже участвовала, выступая под псевдонимом Лордина. Анна Михайловна была татарка и, как я слышал, ее родовые корни связаны с городом Касимовым.

В Обществе искусства и литературы Петр Сергеевич Оленин, под псевдонимом П. С. Ленин, еще 14 ноября 1891 года участвовал в одноактной пьеске «В камере судьи», она шла в один вечер со спектаклем «Фома» по повести Ф. М. Достоевского «Село Степанчиково и его обитатели», приспособленной для сцены г. Станиславским (как сообщалось в общей программе спектаклей на тот вечер); в этой пьеске из обыденной жизни Петр Сергеевич исполнял роль штукатура.

Видимо, в спектакле «Уриэль Акоста», среди исполнителей массовых сцен индивидуальность и даровитость П. С. Оленина были замечены, и в сезоне Общества 1895—1896 годов ему доверили исполнение роли Кассио, лейтенанта Отелло, в спектакле «Отелло, венецианский мавр», премьера которого состоялась 19 января 1896 года.

П. С. Оленин принадлежал к старинному русскому дворянскому роду (имевшему свой родовой герб), восходящему к Алексею Николаевичу Оленину (1763— 1843), дочь которого, красавица Анна Алексеевна Оленина (1808—1888), была воспета А. С. Пушкиным.

Статный, красивый, энергичный и общительный, веселый и остроумный, несомненно обладавший сценическими способностями, к тому же музыкальный и одаренный неплохим баритоном двадцатичетырехлетний Петр Сергеевич Оленин пользовался вниманием и успехом у женщин, и ничего нет удивительного, что шестнадцатилетняя Маня Алексеева (самая младшая сестра К. С. Станиславского) влюбилась в него, и вскоре между ставшим бывать у Алексеевых Петром Сергеевичем и хорошенькой, чистой и наивной Манюшей начался платонический роман, вскоре замеченный ее сестрами, братьями и маманей Елизаветой Васильевной.

Вполне возможно, что кто-то из бывавшей у Алексеевых молодежи или любивших пошутить братьев и сестер Мани решили разыграть ее и специально так подстроили, что на ближайших святках, когда, как было принято, стали гадать «на суженого» – девушки бросали за ворота дома туфельку и, выходя на улицу, спрашивали у проходящих мужчин их имя, веря, что и их суженный будет его носить, – какой-то мужичок на вопрос Мани ответил: «Пё-оо-тра».

С течением времени, казалось бы, совсем еще детский роман Манюши становился серьезнее, девочка превращалась в горячо любящую девушку, между ней и Петром Сергеевичем возникла переписка и обоюдное желание вступить в брак.

30 марта 1895 года Маня подарила Петру Сергеевичу свою фотографию, на оборотной стороне паспарту которой со всей чистотой и открытостью любящей девичьей души написала:

«30

18-95 г.

III

Смотри на твою девочку, думай об ней, люби ее крепко страшно, как она тебя безумно любит. Когда будешь заниматься[11], ставь ее перед собою, чтобы она подкрепляла тебя, не давала бы тебе падать духом и терять энергию.

Эта девочка дышит тобою, живет тобою, ты ея счастье, ея жизнь, ея радость, голубок мой любимый, дорогой.

«Люблю тебя всей страстью, всей силой души молодой», о, милый, дорогой на всю жизнь твоя».

Когда Петр Сергеевич сделал Мане Алексеевой официальное предложение, теперь определить трудно, можно только предполагать, что это было после 31 августа (по старому стилю) 1895 года, когда ей исполнилось 17 лет, но известно, что маманя Елизавета Васильевна отнеслась к нему отрицательно, видимо из тех соображений, что Маня еще совсем неопытная в жизни чистая девочка, а Петр Сергеевич Оленин старше ее на семь с половиной лет, опытный уже мужчина, хорошо знавший, что он нравится женщинам. Вопрос о Манином замужестве «повис в воздухе».

А Маня тем временем дарит полюбившемуся ей Пете вторую свою фотографию, на которой с девичьей влюбленной доверчивостью пишет:

«31 июля 1895 г. Что могу сказать тебе, мой родной? Да все то же, что ты уже много раз слышал и сам знаешь.

Все мое чувство, все, что на душе, не выскажешь, конечно, тут словами.

Стихов я не подобрала, которые бы хоть частичку высказали того, что хочу еще раз повторить тебе, мой любимый, и решила сама стихи сочинить:

Ведь я везде всегда на век твоя
Разлучить с тобой никто не в силах меня,
По зову первому пойду ведь всюду я
И вместе в жизнь мы двинемся любя».

У Мани обнаруживается недомогание, связанное с почками, что крайне волнует Петра Сергеевича и маманю, – она сама страдает почечным заболеванием и старшая сестра Мани Люба, вышедшая замуж четыре года назад, тоже болеет почками: доктора запретили ей иметь детей под угрозой потери зрения при беременности и родах!

Домашний постоянно наблюдающий и лечащий семью Алексеевых доктор (это мог быть гинеколог Владимир Акимович Якубовский или же терапевт Федор Александрович Гетье), будучи в курсе семейных дел своих подопечных, выписывая лекарства, а также устанавливая режим и диету для Мани, шутливо пишет: «Для больной ничего мясного и ничего мужского».

Посоветовавшись с двумя специалистами, знаниям, опыту и мнению которых он верил, Петр Сергеевич, как будущий муж, отвечающий за здоровье жены и их общих детей, передал Мане советы врачей – как ей следует питаться и какой режим дня нужно выдерживать для поправки, чем вызвал раздражение, даже обиду у Елизаветы Васильевны: ведь он это сделал, не переговорив о ней, а у нее свое мнение, как лечить Маню, чем вызвал разногласия между ней и дочерью! Петр Сергеевич вынужден был писать длинные письма Елизавете Васильевне с извинениями и объяснениями: он, мол, не мог предположить, что его обоснованные советы по лечению могут привести к каким-то разногласиям. (Два таких письма П. С. Оленина к Е. В. Алексеевой находятся в личном архиве автора и должны быть переданы музею МХАТ.)

Маня благополучно выздоровела, и пришло время окончательно решать вопрос о ее браке с Петром Сергеевичем Олениным, но маманя все еще не давала на него своего благословения. Тогда Маня обратилась к своему старшему брату, Владимиру Сергеевичу ставшему после кончины в 1893 году их папани Сергея Владимировича ее опекуном, с просьбой дать ей разрешение, благословить ее на брак и быть на свадьбе посаженым отцом; растерявшийся в этой сложной семейной ситуации Владимир Сергеевич, зная о несогласии мамани, отказал, нанеся сестре глубокую обиду. В Красноворотском доме возникла напряженная обстановка[12]…

Через некоторое время Владимир Сергеевич, как опекун, все же дал свое разрешение на брак, но отказался быть посаженым отцом.