По мере того как Лейзер надевал на себя эту одежду дешевые мешковатые штаны грубого сукна, широкие внизу и подобранные у пояса, серую поношенную куртку в нелепых складках, аляповатые коричневые ботинки, – ему казалось, что он для Холдейна и Эйвери превращается во что-то жалкое, возвращается в какое-то прежнее состояние, о котором они могли только строить догадки. Поскольку лосьон он смыл, теперь в его непослушных каштановых волосах проглядывала седина. Он застенчиво смотрел на Эйвери, словно только что открыл ему какую-то тайну; он был похож на крестьянина среди помещиков.
– Как я выгляжу?
– Замечательно, – сказал Эйвери. – Замечательно, Фред.
– А галстук не нужен?
– Галстук все испортит.
Он стал примерять ботинки, одну пару за другой, с трудом натягивая их на грубый шерстяной носок.
– Польские, – сказал Холдейн, поставив рядом с ним вторую пару. – Поляки экспортируют их в Восточную Германию. Лучше взять эти тоже – вы ведь не знаете, сколько вам придется пройти пешком.
Холдейн принес из своей спальни тяжелый саквояж с замком и отомкнул его.
Вначале он вынул потертый коричневый бумажник с прозрачным отделением из целлофана, в которое было вставлено раскрытое удостоверение личности Лейзера с подписью и печатью так, что фотография Лейзера выглядывала через целлофановое окошко, карточка была маленькая, как из уголовного дела. Рядом лежало разрешение передвигаться по стране и запрос об устройстве на работу с государственно-кооперативной верфи из Ростока. Холдейн вытряхнул все из кармашка бумажника и потом укладывал вещи по порядку обратно, называя каждый документ.
– Продовольственная карточка, водительские права… Партбилет. Сколько вы состоите в партии?
– С сорок девятого года.
Он положил фотографию женщины и три или четыре засаленных письма, некоторые в конвертах.
– Любовные письма, – пояснил он лаконично. Потом был профсоюзный билет, да ним последовала вырезка из магдебургской газеты о производственных показателях на местном машиностроительном заводе, довоенная фотография Бранденбургских ворот, затертая справка с прежнего места работы.
– Итак, с бумажником мы закончили, – сказал Холдейн. – За исключением денег. Все остальное у вас в рюкзаке. Еда и прочее.
Он вынул из саквояжа и дал Лейзеру пачку купюр. Лейзер стоял в покорной позе обыскиваемого, слегка расставив ноги и чуть-чуть отведя в стороны руки. Он брал у Холдейна все, что тот ему давал, аккуратно складывал и опять принимал ту же позу. Расписался в получении денег. Холдейн взглянул на подпись и сунул бумагу в черный портфель, который он положил отдельно на столике в углу.
Затем последовали всякие мелкие вещи, которые могли оказаться в карманах Хартбека: связка ключей на цепочке, среди них – ключик от чемодана; расческа, носовой платок цвета хаки с масляным пятном, пара унций кофезаменителя в газетной бумаге; отвертка; моток тонкой проволоки и обрезки железных шурупов со свежими зазубринами – весь никчемный мусор в кармане рабочего.
– Боюсь, что эти часы вам брать нельзя, – сказал Холдейн.
Лейзер расстегнул золотой браслет и уронил часы в раскрытую ладонь Холдейна. Ему дали стальные, восточногерманские, время на которых поставили с большой точностью – по будильнику Эйвери.
Холдейн отступил на шаг:
– Ну, вот так. Теперь посмотрите у себя в карманах. Эти мелкие вещи должны лежать там, куда бы вы их сами положили. Больше ничего отсюда не берите, понятно?
– Я порядок знаю, – сказал Лейзер и поглядел на свои золотые часы на столе. Он взял нож и прикрепил черные ножны к поясу.
– А где мой пистолет?
Холдейн надавил на металлическую застежку портфеля, и она щелкнула как дверной замок.
– Пистолет вы не берете, – сказал Эйвери.
– Пистолет – нет?
– Пистолет отменяется, Фред. Они считают – слишком опасно.
– Для кого?
– Может возникнуть опасная ситуация. Политическая. Если мы пошлем вооруженного агента в Восточную Германию. Они боятся какого-нибудь инцидента.
Он долго и пристально смотрел на Эйвери, вглядывался в его молодое лицо. Того, чего он искал, на этом лице не было. Он повернулся к Холдейну.
– Это правда?
Холдейн кивнул.
Вдруг он протянул руки, как будто просил милостыню, согнутые пальцы были сжаты в горсть – так держат последний глоток воды, плечи его дрожали в жалкой курточке, лицо было обращено книзу – в панике и мольбе.
– Джон! Но вы же не пошлете меня без пистолета! Ради Бога, разрешите мне взять пистолет!
– Извините, Фред, мы не можем.
Все еще протягивая к ним руки, он повернулся к Холдейну:
– Вы не понимаете, что вы делаете!
Леклерк услышал шум и подошел к дверям. Лицо Холдейна было сухим, как камень: от человека с таким лицом милости не дождешься. Голос Лейзера превратился в шепот:
– Что вы делаете? Ради Христа, что вы пытаетесь сделать? – крикнул он им обоим, словно вдруг все понял. – Вы ненавидите меня, вот что! Что я вам сделал? Джон, что я вам сделал? Чем я мог вас обидеть?
Голос Леклерка, когда он наконец заговорил, звучал очень ясно, словно он намеренно хотел подчеркнуть дистанцию между ними.
– В чем дело?
– Он расстроился из-за пистолета, – пояснил Холдейн.
– Очень жаль, но ничего не поделаешь. Это от нас не зависит. Вы знаете, что мы об этом думаем, Фред. Я уверен, что знаете. Но приказ есть приказ. Разве вы не помните, как бывало тогда? – Он сделал паузу, решительный человек, выполняющий свой долг, и с суровым видом прибавил:
– Я приказы не обсуждаю: мне нечего вам сказать.
Лейзер покачал головой. Руки у него повисли. Он как бы обмяк.
– Ладно. – Он глядел на Эйвери.
– Нож в некотором смысле лучше, Фред, – утешающе добавил Леклерк, – от него не бывает шума.
– Да.
Холдейн взял в руки сменную одежду Лейзера.
– Это я положу в рюкзак, – сказал он, искоса посмотрел на Эйвери и вместе с Леклерком быстро вышел из комнаты. Лейзер и Эйвери молчаливо поглядели друг на друга. Эйвери было неловко видеть его таким подавленным. Наконец Лейзер заговорил:
– Нас было трое. Капитан, вы и я. И асе было хорошо. Не думайте об остальных, Джон. Черт с ними.
– Вы правы, Фред.
Лейзер улыбнулся:
– Это была отличная неделя, Джон. Как нелепо, что мы все время гоняемся за девушками, но ведь в жизни что-то решают только мужчины, мужчины, и только.
– Вы – один из нас, Фред. И всегда были, на ваше имя заведена карточка и хранилась все это время. Мы не забываем.
– Как она выглядит?
