поддерживать временное панамское правительство, пока обстановка в стране не будет достаточно стабильной для проведения новых выборов, что ж, в том есть заслуга и Абраксаса. И либералы не возмутятся и не станут обзывать нас колонизаторами. И панамцы — тоже.
— А если вдруг он взбрыкнет, всегда можно сбить его самолет, верно? — ядовито заметил Хэтри. Кирби вновь принялся за свое.
— Лично мне кажется, Элиот, Абраксас наш человек. Не ваш. Наш, и сам сделал этот выбор. А, следовательно, и оппозиция тоже наша. И мы должны ее контролировать, снабжать, консультировать. Мне кажется, мы все должны помнить это. И в первую очередь — Вэн. И для генерала Вэна будет крайне нежелательно, если вдруг обнаружится, что Абраксас берет доллары дяди Сэма. Или что его ребята имеют американское оружие. Мы же не хотим подвести бедного парня, прежде времени выставить его подручным янки, верно?
Тут вдруг полковника осенило. Глаза его расширились и засверкали. А на губах заиграла радостная улыбка.
— Послушайте, мы можем навести их на ложный след, Таг! И даже извлечь из этого определенную выгоду! Сделать так, чтоб все подумали, что Абраксас получает все это из Перу, Гватемалы, Кубы. Да откуда угодно. Нет проблем!
Тут вмешался Таг Кирби.
— Мы нашли этого Абраксаса, мы и должны его снабдить всем, — твердо заявил он. — Этот человек — прекрасное приобретение. Хотите, можете участвовать в сборе средств, мы с благодарностью примем любую помощь. Но все должно проходить исключительно через нас. Никаких местных телодвижений. Ничего напрямую. Мы ведем этого Абраксаса, мы его и снабжаем. Он наш. А также все его студенты, рыбаки и прочие, кто у него есть. Мы обязаны обеспечить их всех! — закончил он и для пущей убедительности стукнул увесистым кулаком по столу восемнадцатого века.
— Только в том случае, если… — заметил после паузы Элиот.
— Если что? — спросил Кирби.
— Если мы туда войдем, — ответил Элиот. Хэтри оторвал взгляд от окна, резко развернулся и уставился на Элиота.
— Только, чур, первый эксклюзивный кусок мой, — сказал он. — Мои телевизионщики, мои писаки отправятся туда первыми. Мои ребята займутся студентами и рыбаками, это их эксклюзивное право. А остальные пусть едут следом, в резерве.
Элиот сухо рассмеялся.
— Может, заодно ваши люди, Бен, обеспечат нам и вторжение? Может, это решит для вас проблему выборов? Как насчет маленькой спасательной операции с целью защиты осевших там британских граждан? Уж наверняка парочка да найдется!
— Рад, что вы подняли этот вопрос, Элиот, — заметил Кирби.
Еще один поворот. Кирби напрягся, взгляды всех присутствующих, в том числе и Хэтри, устремились на него.
— Это еще почему, Таг? — спросил Элиот.
— Потому, что пора бы поговорить и о том, как наш человек будет выбираться из всего этого, — ответил Кирби и покраснел. Наш человек означало: наш лидер. Наша марионетка. Наш талисман.
— Хотите, чтоб он заседал в Пентагоне вместе с Вэном, Таг? — игриво предположил Элиот.
— Не болтайте глупостей!
— Хотите, чтоб на американских авианосцах присутствовали британские войска? Сделайте одолжение!
— Нет, спасибо, мы этого не хотим. Но нам нужен кредит.
— Сколько именно, Таг? Мне говорили, что вы умеете торговаться.
— Да не денежный. Кредит доверия. Это вопрос морали, а не финансов.
Элиот улыбнулся. Хэтри — тоже. Выражение их лиц свидетельствовало о том, что моральный аспект вполне может служить темой для переговоров.
— Наш человек будет открыто находиться на передовой, — заявил Таг Кирби и принялся загибать пальцы. — Наш человек завернется во флаг, а ваши люди будут подбадривать его радостными криками, типа «Правь, Британия!». И потом это даст повод к развитию между нами особых отношений, верно, Бен? Визиты в Вашингтон, всякие там рукопожатия, соответствующий уровень, много добрых слов в адрес нашего человека. А ваш человек должен приехать в Лондон, как только вы его раскрутите. Уже давно пора, он запоздал, и это заметили. Сведения о роли британской разведки должны просочиться в респектабельные средства массовой информации. А мы дадим вам текст, правильно, Бен? Вся остальная Европа остается в стороне, лягушатники будут, как всегда, кусать локти.
— Оставьте это дерьмо мне, — сказал Хэтри. — Он не продает газет. В отличие от меня.
Они расстались, как не помирившиеся любовники, обеспокоенные тем, что наговорили друг другу гадостей, что не удалось высказать самое главное, что остались непонятыми. Как только вернемся, провернем все это дело через Вэна, обещал Элиот. Посмотрим, что он на это скажет. Генерал Вэн — это всерьез и надолго, заявил полковник. Генерал Вэн — великий мечтатель. Генерал уже положил глаз на Иерусалим. Генерал умеет ждать.
— Дайте же выпить, мать вашу за ногу! — воскликнул Хэтри.
Они остались одни. Трое англичан сидели и пили свое виски.
— Славная маленькая встреча, — заметил Кавендиш.
— Дерьмо, — буркнул Кирби.
— Купите молчаливую оппозицию, — приказал Хэтри. — Убедитесь, что они умеют говорить и стрелять. А насколько реальны студенты?
— Да шут их разберет, шеф. Маоисты, троцкисты, борцы за мир, многие не так уж и молоды. Как знать, куда их занесет.
— Да какое, к черту, кому дело, куда их там занесет? Купите этих придурков и отпустите в вольное плавание. Вэну нужен предлог. Он о нем мечтает, просто не осмеливается просить. Почему, как вы думаете, этот ублюдок посылает сюда своих лакеев, а сам остается дома? Может, студенты дадут повод? Где доклад Лаксмора?
Кавендиш протянул ему доклад, и Хэтри прочитал его в третий раз.
— Кто эта сука, что вынесла всему этому дерьму приговор? — спросил он. Кавендиш назвал имя.
— Отдайте им обратно, — распорядился Хэтри. — Передайте, что я хочу больше знать о студентах. Свяжите их с бедными и угнетенными, коммунистов лучше не трогать. И дайте нам больше материала о молчаливой оппозиции, которая смотрит на Британию как на демократическую модель для Панамы двадцать первого века. Мне нужен кризис. «Террор идет по улицам Панамы», что-нибудь вроде этого дерьма. На первые полосы, в воскресенье. Подключите Лаксмора. Скажите ему, что пора вытаскивать этих гребаных студентов из кроватей.
Лаксмору никогда не доставалась столь опасная миссия. Он был возбужден и одновременно — испуган. Впрочем, заграница всегда пугала его. Он был совсем одинок, трагически одинок. В кармане лежал всегда производящий неотразимое впечатление паспорт на имя подданного ее величества королевы Меллорса, обеспечивающий его обладателю безопасный перелет через границы. Рядом, на сиденье салона первого класса, лежали две объемистые сумки из черной кожи, опечатанные сургучом с королевским гербом и обвязанные широкими лентами. Инструкции, полученные им, не позволяли ни спать, ни пить во время перелета. Сумки должны были постоянно оставаться в пределах досягаемости и в поле зрения. Ни одна грязная рука не смела осквернить своим прикосновением почту посланника ее величества. Ему было велено не общаться ни с кем, но по чисто оперативным нуждам пришлось исключить из этого более чем обширного списка полную стюардессу британских авиалиний. Примерно на полпути над Атлантикой он вдруг почувствовал необходимость облегчиться. Дважды пытался подавить эти позывы, но ничего не получилось. Наконец, поняв, что не в силах более терпеть, он попросил стюардессу подежурить возле туалета, и, пошатываясь под тяжестью сумок, двинулся крабьей походкой по проходу, немилосердно задевая углами своего багажа дремлющих арабов и наталкиваясь на тележки с напитками.
— А ваши секреты, как я посмотрю, весят немало, — шутливо заметила стюардесса, когда наконец
