— Сообщение для Архангела. «Это я».
— Вам забронирован билет на рейс до Игрушечного города. Это Тбилиси.
— По прибытии вас встретят. Фоллбэк, ваш тамошний дядя.
Аллилуйя! Это подарок!
Вскочив на ноги, Агги бросила на столик деньги, в последний раз потрепала Аполлона по голове и, трепеща от радости, помчалась к терминалу регистрации пассажиров, вылетающих из Стамбула. По пути вспомнила про затвор и рожок от «Калашникова», и ей хватило ума выбросить их в урну до того, как отдать сумку на рентгеновский контроль. «Полиция раскроет еще один террористический акт», — подумала она, представив себе, какой поднимется шум, когда будет обнаружен этот «мусор».
Брок поднялся на борт военно-транспортного самолета в аэропорту Нортолт с твердым убеждением, что всю мелочовку он делал хорошо, а вот все действительно важные дела провалил. Он арестовал Массингхэма, но Массингхэм никогда не был для него главной целью. Он распознал в Порлоке самое червивое яблоко, но ему недоставало улик, которые, представленные в суде, надолго упекли бы продажного полицейского за решетку. Для этого ему требовался Сингл, но шансы заполучить его живым Брок расценивал как нулевые. Утром он договорился с русскими: ему отдадут Сингла, если им достанутся Хобэн и Евгений. Однако Брок практически не сомневался, что Тайгера пристрелят до того, как он, Брок, попадет в Грузию, и на душе у него скребли кошки, потому что в решимости добраться до отца он послал на смерть сына. «Напрасно я отпускал его гак далеко, — говорил себе Брок. — Мне следовало ехать с ним, все время быть рядом».
Понятное дело, вина лежала исключительно на нем. Как и Агги, он убеждал себя, что мог предусмотреть подобное развитие событий (Оливер открыто декларировал свои намерения), но проявил недопустимую медлительность и не принял необходимых мер предосторожности. «Я толкал, а Тайгер притягивал, и притяжение Тайгера оказалось сильнее моих толчков». Только неизбежность грядущего сражения успокаивала его, перспектива сойтись с противником лицом к лицу, благо место и время уже определились. Да, он шел на риск, для него лично операция могла закончиться трагически, но этот момент они с Лайлой подробно обговорили в присущей им иносказательной манере и пришли к выводу, что выбора у него просто нет.
— Там будет один молодой человек, — часом раньше рассказывал он Лайле по телефону. — По моей вине он попал в передрягу, и я не уверен, что поступил правильно, подвергнув опасности его жизнь.
— Да? А что с ним случилось, Нэт?
— Видишь ли, он отправился на прогулку и не без моего содействия попал в дурную компанию.
— Тогда ты должен пойти и вызволить его, не так ли, Нэт? Нельзя оставлять этого молодого человека одного.
— Да, я знал, что ты дашь мне такой совет, Лайла, и я тебе благодарен. Потому что это не пустяковое дело.
— Разумеется, нет. За пустяковые дела нет смысла и браться. Ты всегда все делал правильно, Нэт, с той поры, как я тебя знаю. Вот и сейчас не останавливайся, если тебе это не по душе. Иди и делай то, что считаешь нужным.
Но ей хотелось обсудить с ним более важные проблемы, за что он и любил ее всем сердцем. Ветреная дочь начальницы почтового отделения сошлась с владельцем строительной фирмы Палмером, который бросил жену и детей. Лайла намеревалась при следующей встрече высказать молодому Палмеру пару теплых слов. Решила, что ради этого она готова съездить на строительную площадку. Что же касается почтмейстерши, так та подложила свою дочь под самого богатого мужчину в городке, а теперь сидит за пуленепробиваемым стеклом и делает вид, что ее это не касается…
— Только будь осторожна, Лайла, — предупредил ее Брок. — Нынче молодые люди не столь уважительны к старшим, как в наше время.
Группа захвата состояла из восьми человек. Иначе, как заявил Айден Белл, это не группа, а неуправляемая толпа, что создаст проблемы, когда они попадут в район боевых действий. Они сидели в салоне, трое напротив четверых, вооруженные, в боевой раскраске, в черной униформе командос, черных ботинках и вязаных шлемах. «Последний человек присоединится к нам в Тбилиси, когда будем менять борт», — сообщил им Белл, не упомянув, что этот человек — женщина. Брок и Белл устроились отдельно, как и положено командованию. На Броке были черные джинсы и летная куртка с нашивкой «Таможня Ее величества» на груди.
От оружия он отказался. Лучше смерть, чем неизбежное служебное расследование, если бы он подстрелил кого-то из своих. Маркеры, нанесенные флуоресцентной краской на куртку Белла, показывали, что командир — он, но для того, чтобы их увидеть, требовались специальные очки. Ревя двигателями, самолет начал разбег, легко оторвался от земли, взмыл в облака.
— Грязную работу делаем мы, — напомнил Белл Броку. — А вот светские беседы — по твоей части.
Глава 20
Первым, что бросилось в глаза Оливеру, оказавшемуся в компании двух молодых парней, которые встретили его у вертолета, были тракторы. Желтые сельскохозяйственные тракторы. «Если мне понадобится трактор-другой, — игриво подумал он, — я всегда смогу позаимствовать их в Вифлееме, никто и не заметит». Мыслями он старался сосредоточиться на внешнем мире, отрезав внутренний. Поклялся, что не заглянет в последний. Пока они летели, он восхищался горными красотами. Когда приземлялись — деревнями, долиной-крестом, золотым отсветом на снежных вершинах. На земле — тракторами. «Смотри на все, что тебе нравится, — говорил он себе, — как можно дольше. Смотри наружу — не внутрь».
Брошенные тракторы. Тракторы для строительства новых дорог, которые вдруг перестали быть дорогами и вновь превратились в поля. Тракторы для выравнивания земли под строительство домов, для рытья дренажных канав и создания ирригационных систем, тракторы для вывозки спиленного леса. Только новые дома не построили, трубы завезли, но не уложили в канавы, лес бросили там, где спилили. Тракторы, прилипшие к земле, словно мухи к ленте-липучке. Тракторы, задумчиво взирающие на поблескивающие снегом горные вершины. Стоящие без дела. Ни один не двигался, ни у одного даже не работал мотор. Брошенные у полей, на которых так и не посадили виноградную лозу, у недостроенных ирригационных систем. Наткнувшиеся на невидимые преграды. Оставшиеся без трактористов.
Они пересекли железную дорогу. Сорняки обвили колесные пары товарняка. Козы бродили между спальными вагонами. «Там опасно, — говорила Зоя. — Если он посылает много денег, его терпят. В последнее время он не посылал много денег». Следовательно, там опасно. Из дверных проемов каменных домов местные жители со злобой смотрели на него. Его сопровождающие также не проявляли дружелюбия. Парень слева — возрастом постарше, со шрамом на лице. Справа — прихрамывал. У обоих — винтовки. Оба держались с таким видом, будто принадлежали к тайному обществу. Они вели его к дому Евгения, но незнакомым путем. Канавы, залитые водой, котлованы, обрушившиеся мостки блокировали прежнюю тропу. Коровы и овцы паслись между затихшими бетономешалками. Но крестьянский дом остался таким же, как он его и запомнил: вытертые ступени, дубовая веранда, широко открытые двери и знакомая темнота внутри. Хромоногий махнул рукой в сторону ступеней. Оливер поднялся на крыльцо, прислушиваясь к эху своих шагов, разносящемуся в вечернем воздухе. Постучал в открытую дверь, но ему никто не ответил. Вошел в темноту и замер. Ни голосов, ни запахов готовящейся Тинатин еды. Только отдающая плесенью сладость, свидетельствующая о недавнем присутствии мертвых. Он различил кресло-качалку Тинатин, рога, из которых пьют вино, железную плиту. Каменный камин, над ним — портрет грустной старухи в гипсовой, с отколовшимися кусочками, раме. Он обернулся. Кошка спрыгнула с кресла-качалки и теперь выгибала спину, напоминая ему Джако. Сиамского кота Нади. Он позвал:
