всякие там… э, да что я вам буду говорить, хи-хи, вы ведь сами лучше знаете. В этот раздел никто уже почти не заглядывает, уж сколько лет, не помню. Истинное наслаждение вы мне доставили, осмелюсь заметить! Все нынче говорят, что устарело это, анахронизм.
– Устарело? – спросил я глухо.
Он кивнул. Я не мог отвести взгляда от раскачивающейся под его носом капли, однако она упорно держалась.
– Именно так. Так они говорят. Оставим, мол, это мясникам, говорят. 'Следственная отбивная… кишки…' Это господин лейтенант Пирпичек любит так говорить. Теперь больше в моде раздел про эти… этот раздел как раз отсюда начинается, где вы изволите стоять – подразделы занумерованы, так проще ориентироваться, но только эта пыль проклятая…
Он протер табличку рукавом и стал читать вслух:
– Пытка намеком… пытка предопределения… пытка ожидания… Большой раздел, правда? Этого 'ожидания' девяносто штук, не больше и не меньше, хе-хе, память у меня еще та… 'Ну прямо сплошная философия', – говорит наш бригадир, очень простой, очень сердечный человек, да, очень, а ведь шеф не какого-нибудь отдела! Когда он приходит сюда, я, разумеется, ему: 'Служитель Каприл к вашим услугам!' – а он нет чтобы сразу номер, это сухо, а он не бюрократ, нет. Он начинает напевать: 'Тью-тью, тьюр-р-р…' – заворкует, и я уже мигом знаю, о чем речь… Господин доктор Мразьнор шефствует над этим разделом. Что это? 'Об удушении тайком, систематическом'. Кто-то, должно быть, переставил, ведь это физическая, извините. Ой, и 'Мумификация' тоже тут. Откуда она только взялась? Нет, пожалуйста, сюда. Там, куда вы зашли, это уже криптология, но если желаете посмотреть, пожалуйста, тут тоже весьма интересные издания. Это, что вы изволили взять в руки… позвольте только оботру, пыль тут всюду, зараза из зараз, как говорит наш генерал-архивариус, синонимика – это его конек, хи-хи… так что вы держите 'Космос как ларец' – это всякие там запрятывания, укрывания, немного устаревшая, но ничего, вполне приличное пособие, господин подсекретарь архивариуса отзывался положительно, а он специалист, каких мало. Это? 'Жития банные?' Ну, это всякое там… нет, не интересное, не старое…
Я отложил эту книгу и взял другую: 'Об утаивании в предметах культа'. В голове у меня уже немного шумело, к тому же неотвязно преследовал трудноуловимый и в то же время невыносимый запах, всепроникающий чад, распространяемый грудами окружающих нас книг.
Он не был так же отчетлив, как, скажем, запах плесени или запах бумажной пыли. Это был тяжелый сладковатый смрад тления, который, казалось, незаметно просачивался всюду. Собственно говоря, мне следовало бы сразу решиться взять что попало, первую подвернувшуюся книгу, и уйти, но я перебирал все новые и новые тома, словно действительно что-то искал. Я отложил в сторону 'Антологию предательства' и маленькое пухлое 'О реализации небытия', затем ладный томик 'Как материализовать трансцендентность' в черном переплете, стоявший неизвестно почему в разделе шпионства. За ним выстроились в ряд толстые томища с окаменевшими от старости обложками. На истлевшей пожелтевшей бумаге первых страниц я увидел оттиснутое ксилографическим способом заглавие: 'Об удаче шпионской, или Руководство по безупречному шпионажу, в трех книгах, с парергой и паралипоминой нугатора Джонаберия О. Пауна'. Между этими фолиантами была втиснута старая брошюра без обложки. На титульном листе с трудом можно было разобрать: 'Как не доверять очевидному'. Все остальное было в том же духе. Я едва успевал прочитывать заглавия: 'О распутничестве дистанционном', 'Подкуп – основной подручный инструмент шпиона', 'Теория подсматривания', краткий очерк с библиографией скоптологической и скоптогностической литературы 'Скоптофилия и скоптомания на службе разведки', 'Боевая разведывательная машина, или Тактика шпионажа', черный атлас, озаглавленный 'О страсти разведывательной', руководство по шпионской тактичности 'Искусство выдавания, или Предатель совершенный', 'Краткий очерк доносительства', раскладной альбом с выступающими фигурками 'Засады и подножки', и даже для любителей музыки что-то было: рассыпавшаяся стопка нот с написанным от руки лиловым заглавием 'Малый провокаториум для четырех рук, со сборником сонетов 'Иголки'.
За переборкой кто-то ужасно завывал, все громче и громче. Ставя книги на полку, на те же места, откуда их брал, я прислушивался, весь обмирая от этих отчетливо слышных адских звуков. Наконец, не выдержав, я схватил за рукав торопливо суетившегося старичка.
– Что это там?
– Это? А, господа аспиранты проигрывают записи. Там сейчас семинар по агоналистике для изучающих симультаназию, этих молодых умиральников, как у нас говорят, – забормотал он.
И действительно, хрипящие стоны мучительной агонии запустились еще раз, сначала. Я был уже сыт, я был десять, сто раз сыт всем этим по горло, но проклятый старик, рот которого не закрывался ни на минуту, впал в болезненное возбуждение. Шлепая по полу, он подбегал к полкам, вставал на цыпочки, подтаскивал лестницы – ржавые концы при этом ужасно скрежетали, – лез по ним наверх, хлопал по обложкам, осыпая все вокруг облаками мелкой пыли, и все это для того, чтобы одарить меня еще одним трухлявым экземпляром рассыпающейся библиографической редкости. Не переставая говорить, перекрикивая завывания, снова и снова прокручиваемые за стеной, он время от времени стрелял в меня поверх безумно трясущейся капли косым, острым, как нож, взглядом. Его косоглазие делалось все выразительнее, превалируя надо всем его словно из пыли вылепленным лицом, почти сливавшимся с фоном. Эти взгляды пришпиливали меня к полкам, затрудняли мои и без того скованные и неестественные движения. Я опасался, что выдам что-то, покажу фиктивность ситуации, что он угадает во мне самозванца и невежду. Однако он, в старческом исступлении, задыхаясь, давясь, стряхивая с фолиантов пыль, тащил и тащил их, совал мне под нос и бросался за следующими.
Черный том 'Криптологии', оказавшийся у меня в руках, открылся на начальных словах одной из глав: 'Тело человека состоит из следующих тайников…'
– Вот… 'Человек разумный как вещественное доказательство' – отменная вещь, справочник. А вот 'Огонь раньше и теперь', здесь есть перечень теоретиков сего предмета, пожалуйста: Мэери, Бирдхоув, Фишми, Кантово, Карк… и наши тоже есть, а как же: профессор Барбелим, Клодердо, Грумпф – полная библиография предмета! Редкость! А вот 'Морбитрон' Глоубла. Мало кому известно, что он еще и автор этой, гм-хм, брошюры…
Он вытащил кипу каких-то еле державшихся вместе листков, потемневших, с истертыми шероховатыми краями.
– 'Самозаточенность', 'Стенология', так, 'Нутряное разведение'… Чего тут только нет! 'Несовременно, немодно', – говорят господа офицеры. Хе-хе! А вот то, что вы сейчас вынули, это уже мода, самая что ни на есть мода. Ну, фасоны изящных смирительных рубашек и все такое прочее. 'Космос как ларец' вас заинтересовал? Я так и думал! Кстати, там есть приложение: 'Помощь для собирающего доказательства собственной вины'. Вы заметили? Хе-хе! 'Самообразование и самоосуждение', в том разделе смотрите.
Повернувшись к нему спиной, чтобы хоть таким образом отгородиться от его болтовни, которая – навязчивое ощущение! – казалось, покрывала меня будто бы корочкой смешанной с пылью нечистоты, я яростно листал томик малого формата, все время натыкаясь на странные термины: какие-то западни-дубли, висячие шифро-замки, стопорные вентили и апертуры, супервонники многократные, замочные проникатели, плотские облачения. Автором 'Криптологии' значился приват-доцент Пинчер.
Я воспользовался короткой паузой, которую был вынужден сделать Каприл, когда ему, грозя завалить, прямо в объятия осела груда неосторожно задетых томов, и сказал, что мне, к сожалению, уже пора бы идти. Он достал из кармана часы и посмотрел на них. Я хотел было спросить, могу ли я выставить по его часам свои, а то они встали, но вовремя заметил, что циферблат его большой серебряной луковицы размечен как-то странно, и цифры на нем идут вовсе не по порядку.
– Что?.. Секретные часы? – вырвалось у меня.
– А что? – отреагировал он. – Да, секретные часы. Ну и что? Конечно, секретные.
Он спрятал их обратно, старательно закрыв крышку шифрованного циферблата. Я вернул ему книгу, буркнув, что приду в другой раз, когда у меня будет больше свободного времени, и к тому моменту решу, какая литература мне понадобится.
Он почти не слушал меня, так его разобрало, и показывал мне дорогу к другим разделам; голые лампочки, будто низко опустившиеся звезды, освещали запорошенные мелкой пылью набитые бумагами недра тяжело просевших, провалившихся шкафов и полок. Уже у выхода он нагнал меня с учебником
