прибыль могла бы составить почти восемь миллионов долларов. Но я решил удерживать убыточную позицию, а потому купил еще хлопка!
Очень отчетливо помню, как я ежедневно покупал хлопок, все больше и больше хлопка. А почему я его покупал? Чтобы не дать цене понизиться! И если такая игра не является сверхдилетантством, то что же она такое? Я просто вкладывал сюда все больше и больше денег, чтобы потом их все потерять. Мои брокеры и мои личные друзья не могли этого понять, да и до сих пор не понимают. Если бы все обернулось иначе, это было бы чудом. Меня не раз предупреждали, что не стоит уж слишком доверять блистательным аналитическим работам Перси Томаса. Но я, не обращая внимания на эти предупреждения, продолжал покупать хлопок, чтобы он не подешевел. Я его покупал даже в Ливерпуле. Я набрал четыреста сорок тысяч кип и только тогда осознал, как я вляпался. Но было уже поздно. Хлопок свой я продал.
Я потерял почти все, заработанное мной на сделках с акциями и сырьем. Я проигрался не совсем вчистую, но у меня осталось меньше сотен тысяч, чем я имел миллионов до встречи с моим блистательным другом Перси Томасом. То, что из всех живущих на земле именно я умудрился нарушить все ведущие к успеху правила игры, было чем-то большим, чем просто идиотизм.
Я узнал на собственном опыте, что человек может безо всякой причины совершать глупости в своем деле, и это был ценный урок. Я заплатил миллионы за знакомство с еще одним опасным врагом каждого спекулянта – обаянием сильной личности, умением убедительно и с блеском преподносить свои идеи. Мне, правда, всегда казалось, что я хорошо усвоил бы этот урок и в том случае, если бы заплатил за него всего один миллион. Но судьба не всегда позволяет экономить на плате за обучение. Она воспитывает вас изрядными оплеухами, а потом предъявляет собственный счет, по которому приходится платить любую сумму. Выяснив на практике, на какую чудовищную глупость я способен, я закрыл этот случай. Перси Томас ушел из моей жизни.
Такие вот были дела. Больше чем девять десятых моего состояния ушли туда, как любил говорить Джим Фиск, где вьется плющ, – в дымовую трубу. Я побыл в миллионерах меньше года. Миллионы я нажил, пользуясь мозгами и удачей. Потом я все развернул на сто восемьдесят и потерял их. Я продал обе мои яхты и стал вести куда менее экстравагантный образ жизни.
Но одного этого удара оказалось недостаточно. Удача отвернулась от меня. Для начала на меня напала хворь, а потом возникла срочная нужда в двухстах тысячах долларов наличными. Еще несколько месяцев назад эти деньги для меня были мелочью, но теперь это было почти все, что осталось. Нужно было вернуть деньги, а где их взять? Я не хотел снимать их со счета у брокеров, потому что тогда мне не на что было бы торговать, а чтобы быстро вернуть утраченные миллионы, мне необходимы были деньги на маржу. Оставалась единственная возможность. Нужно было забрать деньги у фондовой биржи.
Вы только подумайте об этом! Каждый, кто хорошо знаком со средним клиентом среднего комиссионного дома, согласится со мной, что надежда на то, что фондовый рынок оплатит личные счета, является самой частой причиной потерь. Если вы твердо держитесь цели, то оберете себя дотла.
В конторе Хардинга как-то зимой небольшая компания заносчивых франтов истратила на пальто тридцать или сорок тысяч долларов – и ни одному не довелось его поносить. Случилось так, что видный брокер, работавший в торговом зале биржи, прославившийся позднее как один из самых богатых людей года, пришел на биржу в пальто, подбитом мехом морской выдры.
В те дни цены на меха еще не стали запредельными, и такое пальто стоило всего тысяч десять. Так вот, один из этих парней из конторы Хардинга, Боб Кеун, решил построить пальто на меху русского соболя. Он приценился. Цена была примерно такой же – десять тысяч долларов.
– Это чертовски дорого, – возразил один из приятелей.
– Вполне умеренно! Вполне! – Боб Кеун чувствовал себя щедрым и дружелюбным. Примерно недельный доход, разве что вы, парни, решитесь мне его преподнести как скромый, но искренний знак вашего преклонения перед лучшим человеком конторы. Почему не слышу приветственной речи? Нет, не будет награды? Отлично. Тогда пусть его мне купит биржа.
– Зачем тебе соболье пальто? – поинтересовался Эд Хардинг.
– Оно будет исключительно выглядеть в моем росте, – ответил Боб, горделиво выпрямляясь во весь рост.
– А что ты там говорил, как ты намерен его оплатить? – спросил Джим Мэрфи, самый преданный в конторе охотник до советов и наводок.
– Посредством разумного инвестирования на короткий срок, Джеймс. И только так! – высокомерно ответствовал Боб, который знал что Мэрфи, как всегда, ищет подсказку.
И Джим Мэрфи, естественно, стал уточнять:
– А какие акции ты хочешь купить?
– Как всегда, ошибаешься, приятель. Сейчас не время покупать что бы то ни было. Я намерен продать пять тысяч стальных. Они должны опуститься по крайней мере на десять пунктов. А я возьму всего два с половиной пункта. Достаточно консервативно, не так ли?
– А что ты слышал о них? – с жадным любопытством спросил Мэрфи. Это был высокий, тощий и черноволосый человек, казавшийся постоянно голодным, потому что он никогда не выходил на обед из страха пропустить важное сообщение телеграфа.
– Я слышал, что такое пальто – самое чудесное из того, что я когда-либо хотел получить. – Он обернулся к Хардингу и попросил: – Эд, продай пять тысяч обычных акций «ЮС стил» по рыночной цене. Прямо сейчас, Дружище!
Он был азартным человеком, этот Боб, и в его словах всегда была насмешка. Так он давал миру понять, что у него железные нервы. Он продал пять тысяч стальных, и акции немедленно пошли вверх. Поскольку он не был и наполовину таким ослом, как могло показаться по его словам, он потерял на этом только полтора пункта и заявил в офисе, что в Нью-Йорке слишком мягкий климат, чтобы ходить в меховом пальто. Это нездорово и нескромно.
Все остальные заржали. Но очень скоро один из них, чтобы заплатить за пальто, купил акции Тихоокеанской железной дороги. Он потерял тысячу восемьсот долларов и заявил, что соболя хороши для дамской пелерины, но не годятся как подстежка пальто, предназначенного для скромного и интеллигентного мужчины.
А потом эти ребятки один за другим пытались уговорить рынок оплатить это пальто. Однажды я заявил, что куплю это пальто, только чтобы контора на нем не разорилась. Но все дружно заявили, что это неспортивно и, если мне нужно это пальто, я должен добиться, чтобы рынок его оплатил. Но Эд Хардинг полностью одобрил мое намерение, и в тот же вечер я отправился к меховщику за пальто. Оказалось, что неделю назад его купил кто-то из Чикаго.
Это только один пример. На Уолл-стрит нет человека, которому бы не случалось потерять деньги в попытке заставить рынок заплатить за автомобиль, за моторную лодку или за картину. На подарки ко дню рождения, которые отказался мне оплатить прижимистый рынок акций, я мог бы построить прекрасный госпиталь. Мне кажется, что среди пагубных пристрастий Уолл-стрит самым зловещим является стремление добиться от рынка, чтобы он вел себя как добрая мать.
Как и в случае всех других пагубных пристрастий, здесь есть вполне резонное объяснение. Что делает мужчина, когда он ставит своей целью, что рынок акций должен заплатить за его экстренные потребности? Он надеется. Он азартно играет. Он принимает на себя куда больший риск, чем если бы спекулировал интеллигентно, руководствуясь мнениями или представлениями, к которым он пришел логическим путем после бесстрастного изучения условий. И прежде всего, прибыль ему нужна немедленно. Он не может ждать. Рынок обязан расстелиться перед ним, и без задержек. Он ободряет себя тем, что ведь он не просит ничего особенного: нужна только удачная ставка. Поскольку он намерен действовать быстро, скажем, остановить убытки на двух пунктах, да и все его упования – сделать два пункта, он убаюкивает себя ложью, что его шансы на проигрыш всего пятьдесят на пятьдесят. Я знавал многих, потерявших тысячи долларов на таких сделках, особенно на покупках, делаемых на взлете рынка быков, как раз накануне небольшого отката. Так торговать не годится.
Это был последний удар, увенчавший гору глупостей, которые я совершил за время работы на бирже. Я был просто убит. Я потерял те крохи, которые еще оставались от удачной операции с хлопком. И было еще хуже, потому что я продолжал торговать – и проигрывать. Я уперся лбом в идею, что в конце концов рынку просто придется отсыпать мне денег. Но ви ден был только один конец – конец моих
