— Скажи, Паоло, — нахмурилась Катя, — это твоя машина?
— О, не волнуйся, — со смехом отвечал синьор Брасселини, — конечно, моя. Я держу ее здесь, в Риме. В Венеции на ней ездить решительно некуда. Кругом одни гондолы.
— Все равно — это неправильно, что ее поведет мой племянник.
(На этих словах Ленчик наградил Катерину уничижительным взглядом.)
— О, не волнуйся, авто застраховано от всех рисков, — беззаботно откликнулся обувщик.
— Но Леня совершенно не знает города, — продолжала упрямиться Катя. — Поезжай с ним ты. Будешь объяснять дорогу. И объяснять, как управлять этим монстром.
— А ты?
— Поеду за вами на такси.
— А может, поместимся втроем? — хитренько улыбнулся Брасселини.
— Как?
— Ты такая стройненькая… — Паоло сделал приглашающий жест и придержал перед «Катьюшей» пассажирскую дверцу.
Катя нерешительно залезла на сиденье — а рядом с ней ухитрился разместиться синьор Брасселини, и они оказались куда ближе друг к другу, чем даже в венецианской гондоле. Обувщику практически ничего не оставалось делать, кроме как крепко обнять Катю за плечо, а правую руку разместить на ее колене.
— Как это говорится в русской поговорке: «В тесноте и не обида»? — произнес он по-русски с ужасным акцентом.
— Паоло, откуда ты знаешь русский? — удивилась Катя.
— У меня есть деловые партнеры из вашей страны, — отмахнулся синьор Брасселини. — И как еще говорят у вас в стране — шоферу? «Трогьяй!» Или: «Паэхальи-и!»
И Ленчик тронул, и поехал, и с визгом шин вырвался со своего места, и заложил крутой вираж, выезжая со стоянки.
«С ума сойти, — только и билось у него в голове, — я еду на „Феррари“. По Риму на „Феррари“. По настоящему Риму на настоящем „Феррари“!!»
Однако продемонстрировать выдающиеся скоростные качества красной машины Ленчику удалось лишь раз — на шоссе, ведущем от аэропорта в город. Он незаметно для самого себя разогнался до двухсот пятидесяти километров в час, легко лавируя между стоящими (как ему казалось) на шоссе автомобилями. Синьор Брасселини нисколько не возмущался столь вопиющим нарушением правил дорожного движения, лишь снисходительно улыбался — а руки его тем временем гладили Катины плечи и коленки. Что ж, за «Феррари» противному обувщику можно было простить и это!
Затем начались пробки, но и тут «Феррари» оставался «Феррари». Ленчик старался занять «поул- позишн»[52] на каждом светофоре. Затем, когда загорался зеленый, срывался с места — так, что ускорение впечатывало его в сиденье (а Катю — в Брасселини) — и наслаждался зрелищем в зеркале заднего вида. Там с каждой секундой все уменьшались крохотули машин, взявших старт одновременно с ним. И даже когда они попали в натуральную пробку и ползли, словно на каком-нибудь «Запорожце», — и тут Леня наслаждался, потому что никогда еще не видел такое количество (и качество!) женских взглядов, устремленных на него из-за окон соседних «Сеатов», «Рено» и «Тойот». «Вот бы Брасселини дал мне ее на ночь! — размечтался Ленчик (счастье, как известно, никогда не бывает абсолютным, и в любой, даже самой счастливой ситуации, человеку все равно остается чего еще хотеть и к чему стремиться). — Вот бы я покатал на ней Юкико по ночному Риму!»
Незаметно они доехали, с ненавязчивыми штурманскими подсказками синьора Брасселини, до места назначения: виа Андреа Дореа, шестнадцать, где Катю с Ленчиком ждала русская невеста Влада Кипелли-Семивражская.
Глава 15
Синьора Кипелли-Семивражская проживала в многоквартирном доме стиля модерн. Таких домов во множестве настроили перед Первой мировой войной в Москве, Париже, Петербурге, Вене. Вот и в Риме, оказывается, тоже. Никакого, конечно, сравнения с завораживающими «центровыми» домами, где даже от современных зданий, казалось, исходит терпкий аромат античности-древности. (Пока ехали, Катю поразил вполне молодой, не старше девятнадцатого века, дом. Они как раз остановились подле него на светофоре и увидели: первый этаж полностью застеклен, для того чтобы продемонстрировать срез глубокого, метров восемь, фундамента. Многочисленные наслоения явно вели отсчет еще из начала первого тысячелетия.)
…Ленчик выбрался из-за руля «Феррари» с совершенно мокрой спиной. Оказывается, он все-таки волновался, когда вел болид по запруженным римским улицам.
— Паоло, извини, мы не можем пригласить тебя с нами, — слегка смущаясь, произнесла Катя.
— О, пустяки! — галантно ответствовал обувщик. — Я подожду вас в том кафе на углу.
— Мы, может, будем заняты долго.
— Я стану ждать, сколько понадобится. Я никуда не спешу.
И он на прощание поцеловал Кате руку. Поездка в тесноте «Феррари», когда они соприкасались плечами, бедрами, руками, восстановила, казалось, между ними ту интимность, которая возникла после ночного путешествия в гондоле и, особенно, после примерки туфель в пустом веронском магазинчике. Катя вся раскраснелась, внутри у нее потеплело, и она уже готова была забыть предательство Паоло.
Ленчик после поездки на «Феррари» тоже стал по-иному относиться к Брасселини — тем более что обувщик на прощание пожал юноше руку и сказал:
— Вы, синьор Лео, просто созданы для такого автомобиля.
Молодой человек зарделся от похвалы, но все ж таки нашел в себе силы усмехнуться:
— Одна беда: у меня пока нет «Феррари».
— Все впереди, — пообещал Брасселини. Щелкнул центральным замком машины и, не оглядываясь, отправился в кафе на углу.
А гости поднялись пешком на четвертый этаж и позвонили в дверь госпоже Кипелли.
Им открыла девушка в джинсиках и маечке.
— Вы Влада? Мы вам звонили.
Девушка радушно махнула в глубь квартиры:
— Проходите!
Приятно было снова слушать русский язык после столь долгого пребывания среди испанского, английского, итальянского.
Владина квартирка оказалась небольшой — трехкомнатной. Из крохотного коридора была видна микроскопическая кухня.
Девушка пригласила визитеров в гостиную.
Из гостиной углядывался вход в две небольшие спаленки. Двери были нараспашку, и гости могли лицезреть разбутыренные простыни, раскиданные по полу женское белье и пижамы. В гостиной имелся диван, пара продранных кресел и телевизор. На платяном шкафу сидела белая кошка, равнодушно взирающая на пришедших.
В квартире не чувствовалось никакого присутствия мужчины: ни запаха, ни вещей, ни фотографий.
— Моя соседка работает, — подтвердила хозяйка первое впечатление, что мужиков в доме не водится. — Ее не будет до девяти. — Она прикрыла двери в обе спальни и формально предложила: — Может быть, кофе?
— Нет, спасибо. Вы знаете, зачем мы здесь?
— Да-да, мне писали.
