пока не видела. Ей вообще казалось, что пропажа «объективки» на Брячихина — просто чья-то шутка, довольно неуместная. Она даже предложила собрать ее креативный отдел, объявить всем о пропаже и попросить «шутника» вернуть документ на место.
— Нельзя этого делать!!! — завопил в ответ на ее предложение Андрей Федорович.
— А что же, по-твоему, можно? — ледяным тоном процедила Татьяна, которая не терпела, когда на нее кто-либо повышал голос.
Теплицын стал вслух перечислять варианты, и получалось, что нельзя ничего. В милицию обращаться, ввиду полной конфиденциальности документа, — нельзя. К бандитской «крыше» — тем более. И даже к частным детективам, по тем же причинам, — совсем нежелательно. Тогда Таня сказала:
— У меня есть человек, который может нам помочь.
— Кто? — скептически откликнулся Теплицын.
— Мой отчим.
— Его зовут Шерлок Холмс? — по-прежнему не скрывал своей иронии Андрей Федорович.
— Нет, Ниро Вульф.
Брови Теплицына удивленно поползли вверх.
— То есть?
— Мой отчим — Валерий Петрович Ходасевич.
— Кто он такой?
— Полковник ФСБ. Аналитик, бывший разведчик-нелегал. И абсолютно надежный человек.
— Н-да? Насчет разведчика и полковника — охотно верю. Но… Ты можешь гарантировать, что он — абсолютно надежный?
— А я у него — любимая падчерица. Как дочка, только ближе. Он все для меня сделает.
Скрепя сердце Теплицын согласился. А что ему еще оставалось делать — своих-то предложений не было… И тогда Татьяна объявила в отделе, что уезжает по срочной служебной надобности, поручила Мишке Колпину и Артему Пастухову самим провести презентацию проекта, а Наташке — переадресовывать все важные звонки на мобильник. Подчиненные не могли скрыть своего удивления поведением начальницы. Полина и Родик, творческая парочка, во все глаза глядели на взбудораженную Садовникову. Вторая пара, Тема и Миша, переглядывалась между собой, а секретарша Наташка даже кончик язык высунула — так разбирало ее любопытство…
«А ведь один из них, — мелькнула у Татьяны непрошеная мысль, — вор. Или, того хуже, подставщик». Она спешно отогнала неприятное, похожее на изжогу чувство подозрительности и на рысях помчалась в гараж.
…Валерий Петрович удивился и обрадовался нежданному визиту падчерицы. Удивление свое постарался скрыть, а вот радость маскировать не счел нужным.
— Как раз к обеду, — прогудел он, расцеловывая Татьяну в обе щеки. — Пойдем, подкормлю тебя.
— Ой, Валерочка, — отмахнулась она, — да я еще совсем не голодная.
Ходасевич обычно просыпался рано, на заре, и обедал с давно заведенной пунктуальностью ровно в полдень.
— А у меня на обед язык по-старомосковски и цыпленок по-каталонски.
— Мм… Звучит изысканно.
— Вот и пойдем, потрапезничаем вместе.
— Все забываю тебя спросить: где ты так хорошо научился готовить?
— Ну, ты же знаешь: мама твоя, Юлия Николаевна, стряпать никогда не любила. Так что у меня просто не оставалось выбора.
— И все равно: чтобы готовить так, как ты, нужен особый талант.
— А он у меня есть.
— И еще большая практика. Стажировка в каком-нибудь крутом ресторане.
— У меня и она имеется.
— Как это? — удивилась Татьяна. — Откуда?
— Я ведь четыре, года поваром в посольстве проработал.
Татьяна вытаращила глаза на отчима.
— Ты никогда не рассказывал! В каком посольстве?
— В одной заграничной столице.
— В какой?
— Ну, какая разница…
— В нашем посольстве? Советском?
— Нет, — покачал головой отчим. — Другой державы. Иностранной.
— Какой? Где? Ну, скажи! — затормошила его Татьяна. — Что ты там делал? Ну, Валерочка, милый!
Она готова была забыть о собственных неприятностях, чтобы только узнать хоть какие-то подробности — секретной службы полковника Ходасевича.
— Не могу, дорогая, — развел руками Валерий Петрович. — «Совсекретность» с дела еще не сняли. Вот выйдет срок давности — обязательно расскажу.
— А когда он выйдет?
— Через семьдесят восемь лет.
— Да ты смеешься надо мной! Шпион несчастный! Боров! — закричала Татьяна и двинула отчима кулачком в плечо.
Ходасевич легонько перехватил Танину руку и вроде бы шутливо завел ее на прием.
— Ой-ой, больно! — запричитала Таня, хотя ей не было ни капельки больно.
Ей нравилось в общении с отчимом порой изображать ребенка — и чувствовать себя соответственно. Все взрослые, реальные заботы куда-то отступали, и возникало чувство, словно она в далеком, давно прошедшем детстве… Будто бы она девочка, а отчим — взрослый, мудрый, сильный человек — снова ведет ее за ручку в зоопарк и, усадив на свои широченные плечи, показывает, как бултыхаются в искусственном пруду белые медведи…
…Обед действительно получился изысканным. Таня сама не заметила, как уплела и три кусочка языка, и цыплячью ножку, а потом и добавку — крылышко, да. с гарнирчиком — цветной капустой в яйце и сухарях… В общем, «быть мне толстой коровой!». Но, с другой стороны, она навещает отчима не так уж часто, а сегодняшние лишние калории можно будет в спортзале сбросить…
После кофе Таня достала из сумочки сигару в тубусе и протянула ее Валерию Петровичу.
— Вот, держи. Купила тебе по дороге. Настоящая «гавана».
— Спасибо, Танюшка! — искренне обрадовался Ходасевич. И добавил с самоиронией: — А я все думаю, чего мне еще для сходства с Черчиллем не хватает!
Он аккуратно обрезал сигару серебряной карманной гильотинкой (которую тоже когда-то подарила Таня) и засунул ее в рот. При этом ловко изобразил из себя британского премьер-министра военной поры: насупленные брови, оттопыренная нижняя губа, брюзгливое выражение лица. Сходство получилось столь впечатляющим, что Таня расхохоталась:
— Да ты, Валерочка, артист!
Воистину: с отчимом, этим замечательным дядькой, напрочь забываешь о собственных проблемах. Никому на свете не удается смешить ее так, как ему.
Окно кухни было распахнуто в тихий московский дворик, оттуда струилось мягкое тепло июньского лета. Сизые клубы ароматного дыма окутывали мощный торс отчима. От раннего сытного обеда в теле разливалась приятная истома. Тане хотелось забыть обо всем, чтобы все на свете проблемы отлетели прочь… Но Валерий Петрович смахнул пепел с сигары и проговорил:
— Ну, выкладывай, что случилось.
Таня удивилась. Она ни словом, ни намеком не упомянула пока о своих проблемах.
— А откуда ты знаешь, что у меня что-то случилось?
