Он сторожко вошел в камеру.
Всего-то трое нар; на них – вот чудо! – не пятнадцать, не десять, а только два человека. Верхняя, третья, – как это здесь говорят? шконка? – пуста.
Однако: вонь параши; запашок немытых тел; тусклый свет; ободранные стены… 'Пожалуй, Бутырка – самый дорогой отель в мире, – подумалось Соломатину.
– За сутки постоя берут штуку «зеленых».
Дороже, чем люкс в парижском «Ритце».
В том, что более одних суток он здесь не проведет, Соломатин не сомневался.
Дверь за ним с грохотом захлопнулась.
Двое обитателей камеры не обратили на новичка ни малейшего внимания.
Один спит, прикрыв глаза рукой; другой сидит по-турецки на нарах и болезненно раскачивается: то ли наркоман в ломке, то ли зубы болят.
Оба в фирменных спортивных костюмах; тот, что помоложе (наркоман?) в «Найке»; другой, постарше (спящий), – в «Адидасе».
Интеллигентные на вид люди.
Бить, прописывать или опускать Соломатина, судя по всему, не собираются.
Впрочем, им даже вдвоем с ним не справиться: даром ли он в комсомольской своей юности был мастером спорта по самбо; зря, что ли, сейчас по воскресеньем играет в футбол с мужиками из столичного правительства… Мышцы еще крепки, и удар справа – будь здоров.
Никаких провокаций не последовало; никто из тюремных обитателей его, кажется, не заметил. Одним движением Соломатин забросил свое грузное, но мощное тело на верхние нары; завтра, максимум послезавтра, он будет вспоминать о СИЗО как о досадном – но, однако же, отчасти забавном приключении.
И его деловой репутации сей факт не повредит – скорее, наоборот: можешь ли ты нынче числить себя в России бизнесменом, когда тюремной баланды ни разу не нюхал?
Соломатин достал из кармана брюк маленький сотовый телефончик «Сони»: обеспечение мобильной связью входило в стоимость проживания.
Шнурки, галстук, перстень и зажигалку у него отобрали; трубу – нет.
Молчание своих высокопоставленных Друзей он объяснял досадным недоразумением, диким стечением обстоятельств – оно в итоге и привело его на нары.
Но когда-то хоть кто-то должен откликнуться!.. Соломатин набрал семь цифр.
На этот раз трубку взяли.
– Соломатин? – раздался в мембране голос высокого чиновника: что-то сразу не понравилось Олегу Петровичу в его интонации, звучало в ней нечто глумливое.
– Ты разве не в тюрьме, Соломатин?
– Именно в тюрьме, – ответил он с непроизвольным, почти стыдливым смешком.
– Да?! – делано изумился голос.
– Как хорошо!
Там тебе и место!
Ты, знаешь, что сейчас сделай? Ты, Соломатин, пойди и стань у параши. А брючата-то свои приспусти, да нагнись. И пусть соседи твои туда, в очко тебе, да вдуют! По очереди! Каждый!.. Будь здоров, Соломатин!..
Бросили трубку.
Олег Петрович оторопел: в таком тоне с ним мало кто за всю его почти шестидесятилетнюю жизнь разговаривал.
Если не считать первого секретаря обкома – но когда это было!
Когда он, Олег, еще в инструкторах ходил!.. Но сейчас – ему-то шестьдесят!.. А тот – щенок!.. Всем обязанный ему, Соломатину!..
Олег Петрович даже не нашелся в первый момент что ответить.
Он онемел.
А когда пришел в себя, то почувствовал такой взрыв ярости, что, казалось, его башка через десять секунд разорвется на куски от гнева.
Не рассуждая, он нажал кнопку «redial». Телефончик услужливо соединил его с тем же человеком.
– Ты, тварь поганая, – начал Соломатин, – ты забыл, кто тебя туда, где сидишь, привел?..
– Не слушая ничего, прорычал:
– Ты, сука, забыл, у кого ты яйца лизал?!.
У кого бабки тянул – забыл?!
Напомнить?! Напомнить, да?! Я тебе так напомню – ты рядом со мной не сядешь! Ты ляжешь! Уж тут-то я тебя и отымею!
И в рот, и в зад, и во все прочие места!
Говнюк! Давай быстро делай, что мне надо!..
А завтра, сучонок, жду тебя у Бутырок!..
Будешь встречать меня – на коленях!..
Соломатин со злостью нажал кнопку «отбой».
Пар ярости вышел; горький привкус остался: может, прогнило что-то в его королевстве? Верные люди гавкают на руку дающую. Сроду такого за его партнерами не водилось – борзота!..
Завизжали петли окошечка. Вертухай рявкнул из-за дверей:
– Соломатин!
– Я, – нехотя откликнулся тот.
– Подойти сюда!
Соломатин слез с нар, подошел к двери.
– Лицом к стене! Повернулся.
– Тебе передача, Соломатин!
В окошке показался малый сверток, размером чуть более пачки сигарет.
– От кого?
Вертухай проигнорировал вопрос. Тихо проговорил:
– Можешь взять.
Соломатин взял завернутый в газету сверток. Окошко с клацаньем закрылось.
В то же самое время Человек, которому только что звонил Олег Петрович, пребывал в не слишком радостном состоянии духа.
Он подошел к окну.
Под ним расстилалась полутемная московская улица.
Огни авто летели мимо угадывающегося в темноте памятника Героям Плевны вниз, к площади Ногина.
Впервые за девять лет вид из окна высокого кабинета не радовал.
Сегодня, пожалуй, был один из самых поганых дней в его жизни. И уж точно – самый гадкий в карьере. Такие дни, такие встряски даром не проходят. «Во всяком случае – для тех, кто их для меня устроил», – подумал чиновник.
Он отошел к столу и задумчиво набрал номер городского телефона.
Звонком больше, звонком меньше…
Все равно в этом здании слушают всех.
Каждое его слово неустанно пишется.
Вопрос только в том, кому на стол ложатся результаты прослушки…
И насколько высоко они потом с этого стола продвигаются дальше, наверх… 'На меня, – подумал чиновник, – из-за мерзавца Соломатина и без того уже вывалилось столько компромата, что может придавить – насмерть.
А может – по странным законам нашего королевства кривых зеркал, – все сойдет на тормозах… Осядет в невидимых папочках, чтобы в нужный момент там взяли и востребовали… Или, если повезет, – не
