гражданин полковник, чтобы угрожать. Совсем не то.
— Откуда мне знать, что вы не блефуете? И Татьяна действительно находится у вас? И вы ее не… — Ходасевич слегка замешкался перед последним, страшным словом, — не убили?
«Торгуйся, — еще одно правило успешной контригры на допросе. Даже если у тебя нет ни единого козыря, все равно торгуйся».
— Вы сейчас в этом убедитесь.
И собеседник забарабанил в железную перегородку, отделяющую кузов фургона от кабины водителя:
— Стой!
Когда машина резко затормозила, Ходасевич, лишенный опоры, кулем завалился на лавку.
Собеседник вытащил из кармана мобильный телефон, набрал номер:
— Комков, ты?
Слышимость оказалась настолько хорошей, что Валерий Петрович услышал, как на другом конце линии откликнулись: «Да». Кое-как, упираясь скованными за спиной руками в стену, он переменил унизительную лежачую позу, уселся прямо, а собеседник во мраке кузова продолжал свой телефонный диалог:
— Вы допросили красотку?
— Да.
— Рассказала она по поводу деятелей из Москвы? Опять утвердительный ответ.
— Значит, как мы думали: толстяк поганый настучал на нас в свой Центр?
И снова из трубки эхом откликнулись: «Да».
— Ну-ка, дай твоей красотке трубочку. С ней тут поговорить хотят.
И мужчина приставил телефон к уху Ходасевича. Тот сразу узнал трубку, и в нем искрой блеснула надежда: это был его личный мобильник. А значит, товарищи из Центра, заинтересованные в судьбе полковника, смогут без труда отследить его местонахождение. А его судьбой Центр должен заинтересоваться, в этом Валерий Петрович был уверен. Пытаясь сохранять хладнокровие, Ходасевич проговорил в трубку, но голос, зараза, предательски сорвался:
— Танечка, дорогая, как ты?!
— Плохо.
Это был первый случай в жизни, чтобы Татьяна ответила «плохо» на банальный вопрос о самочувствии. Всегда, что бы ни происходило, из уст Тани отчим слышал лишь: «хорошо!», «fine!» или «лучше всех!» И сразу стало ясно, что сейчас дела у падчерицы и вправду обстоят прескверно.
— Где ты находишься? — спросил полковник.
— Понятия не имею.
— Как с тобой обращаются?
— По-разному.
— Передай этим скотам, — закричал Валера в трубку (от безжизненного тона Татьяны он сам стал не свой и больше не мог сдерживать себя), — передай бандитам, передай им лично от меня, полковника ФСБ, что, если они тебя тронут хоть пальцем, я лично до них доберусь! И вот тогда они пожалеют, что на свет родились!
— Передам, — равнодушно откликнулась Таня. — А ты-то сам где?
Ходасевич не стал от нее ничего скрывать. Сейчас совсем не время миндальничать.
— Я… Знаешь ли, Танюшка, эти стервецы меня тоже захватили. Но ты не волнуйся, я все сделаю, как они скажут. Я все их требования выполню. И тогда они нас отпустят. И меня, и тебя. Обязательно отпустят. Самое позднее, сегодня к вечеру. Я тебе обещаю. Потерпи, моя родная. Все будет хорошо.
— Хотелось бы, — полуравнодушно откликнулась Татьяна.
Тут тюремщик Ходасевича нажал на «отбой».
— Я вижу вы все поняли, полковник, — сказал он. — И про себя, и про Татьяну свою. Все правильно поняли. А теперь самое время позвонить в Центр и дать отбой операции с теплоходом. Будете звонить?
— Буду.
— Какой номер набрать?
— Двести двадцать четыре — ноль пять — ноль семь. Валерий Петрович решил звонить Ибрагимову прямо на службу. Все равно он сейчас, скорей всего, в своем кабинете, готовит операцию — если только уже не вылетел со своими «детишками» в Костров. Но тогда его все равно отыщут телефонисты и соединят.
Похититель, набирая номер, предупредил Ходасевича:
— У вас, товарищ полковник, имеется одна попытка и ровно тридцать секунд времени. Через полминуты я нажимаю на «отбой».
Он поднес мобильник к уху полковника. Трубку взяли со второго гудка.
— Время пошло, — шепнул мужчина и демонстративно уставился на часы на своем запястье.
— Олежек, слушай меня внимательно и не перебивай, у меня очень мало времени, — проговорил Ходасевич, когда услышал в трубке «слушаю, Ибрагимов». — Надо немедленно остановить все действия по теплоходу «Нахичевань». Что б они там ни делали, что б ни везли, куда б ни шли — дай им разгрузиться и спокойно уйти. Я тебя очень прошу. Это вопрос жизни и смерти — и, к сожалению, не только моей. Как ты понял меня?
— Понял хорошо, — рассудительно откликнулся Ибрагимов, — ты просишь остановить операцию по «Нахичевани». А где ты сам?
— Я взят в заложники, равно как и моя Татьяна, — сухо доложил Ходасевич.
— Как твое здоровье? — озабоченно спросил Ибрагимов.
— Честно говоря, неважно.
И в этот момент седой похититель щелкнул на кнопку «отбой» на телефоне. Связь прервалась.
— Свидание окончено, — ухмыльнулся он. — Что ж, теперь вам, полковник, остается только молиться, чтобы ваши московские товарищи действительно поняли все, как надо.
«Очень хорошо, что я звонил со своего телефона по прямому на Лубянку. Значит, что ж это получается? Разговор наш с Ибрагимовым наверняка записан. Через минуту-другую они определят координаты точки, откуда прошел звонок. После этого Ибрагимову найти местонахождение моей трубки, а значит, и меня — всего лишь дело техники».
Похититель тем временем открыл заднюю дверь фургона. В кузов ворвалась ночная летняя прохлада. Судя по запахам и звукам — а пахло сыростью, и слышался плеск воды, и раздался гудок буксира, — их машина стояла на мосту. По всей видимости, то был один из мостов через Танаис. Фонари, горевшие через один, на секунду осветили лицо и фигуру похитителя, и Валерий Петрович окончательно убедился, что тот совсем не молод — ему не менее пятидесяти. Но при этом он суховат и крепок, и черты его лица и в самом деле выдают в нем человека восточных кровей.
И тут похититель размахнулся и швырнул мобильный телефон Ходасевича через перила в реку. Спустя довольно продолжительное время раздался короткий всплеск.
— Ну, вот и все, — удовлетворенно сказал мужчина, — не надо, полковник, надеяться, что вы умнее других. Теперь вас уж точно никто не найдет. Можете на это даже не рассчитывать.
Он закрыл створки дверей и коротко стукнул в кабину: «Поехали!»
Команду услышали, автомобиль тронулся и стал набирать ход.
Глава 12
Москва. 24 июня, четверг, 1 час 50 минут ночи
