Эпилог
Оксана Берзарина сидела за столиком в дальнем углу паба «Бистро Вино» в Лондоне, на пересечении Олд Бромптон-роуд и Кромвель-роуд.
Именно здесь они договорились встретиться с Велиховым.
Неделю назад он позвонил ей. Сообщил, что все прошло успешно, что с парнишкой он рассчитался и подтвердил сегодняшнюю встречу.
Оксана потягивала свой излюбленный джин-тоник.
«Надеюсь, мы проведем с ним вечер, – думала она. – Надеюсь, он не будет настаивать на том чтобы мы немедленно расстались». Она уже скучала без Велихова. При воспоминании о его сильных руках сладкая волна поднялась снизу.
'Я хотела бы быть с ним вместе. Всегда. Зачем нам эта глупая, дурацкая конспирация? Зачем нам расставаться на год? Все уже позади. За нами никто не следит. Да и Барсинскому не нужны эти деньги. Он сам сказал мне. Что ему эти сорок миллионов!..
Как я хотела бы просто жить – тихо жить рядом с Велиховым, где-нибудь на краю земли, в уютном доме у моря… А потом мы будем путешествовать. Мы поедем к Мертвому морю. Мы обратимся к лучшим врачам. И, может быть, они. отменят диагноз – и у нас с ним будет ребенок… А если нет – что ж, тогда мы возьмем ребенка в приюте. Усыновим светловолосого мальчика из России. В несчастной России сейчас много несчастных детей…'
От размышлений Оксану оторвал голос бармена.
Он закричал на весь паба:
– Есть ли здесь мадам Берзарина?
Предчувствуя недоброе, Оксана подошла к стойке.
У стойки стоял парнишка в красной шапочке рассыльного.
– Госпожа Берзарина? – ломким голосом спросил он. – Вам письмо.
Оксана, задыхаясь от волнения, расписалась.
Порылась в сумочке и дала мальчику полфунта на чай.
Ей казалось, что время остановилось. Что все происходит, словно в замедленной киносъемке. Вот мальчик кротко сказал: «Благодарю вас, мам», – и отошел. Вот ее руки пытаются разорвать конверт. Руки плохо слушаются. Вот она наконец раздирает его. Идет к своему столику. По пути вытаскивает письмо.
Разворачивает его.
Нет, это не письмо. И не записка.
Это чек на имя Оксаны Берзариной.
В графе «сумма» указано: «Семьсот пятьдесят тысяч американских долларов».
Оксана разодрала конверт пополам. Заглянула в него.
Нет. Больше ничего в конверте не было. Ни письма, ни записки.
Ни-че-го.
Оксана бессильно опустилась на стул.
«Понтиак-Файерберд» 1957 года выпуска, настоящий корабль пустыни, мчался по утреннему шоссе между Лос-Анджелесом и Лас-Вегасом.
'Вот так надо приезжать в Америку, – думал Велихов, на полную мощь запустив радио и откинувшись в водительском кресле. – Вот так: богачом, а не нищим. Америка любит победителей. И здесь так легко затеряться!.. Сейчас Лас-Вегас, потом поеду в Даллас, дальше – во Флориду… Стану ночевать в мотелях, заправляться на неприметных колонках, жевать гамбургеры… Буду колесить по Штатам… Как Гумберт Гумберт, Стейнбек… Или Ильф и Петров…
Свободный как птица… Никому не интересный и ни от кого не зависящий… Вот она – свобода… То, чего я добивался всю жизнь…'
Увлеченный своими мыслями, Велихов не заметил, что от самого Лос-Анджелеса за ним следует серый «Додж-караван».
Тем более он не мог видеть тех троих, что находились внутри машины.
В кожаной тишине просторного кабинета сидел человек и напряженно думал.
Пылинки плясали в косых солнечных лучах, скрестившихся над длинным лакированным столом. Кабинет был заперт, секретарь получил указание ни с кем не соединять.
Человек сидел, откинувшись в кресле. Перед ним лежали две объемистые папки. В одной из них находились документы, посвященные финансовому магнату Борису Сергеевичу Барсинскому. Который неделю назад стал беднее на сорок три миллиона долларов. Долларов, безусловно, принадлежавших России.
Однако хозяином этих денег неделю же назад стал некто Андрей Евгеньевич Велихов. Бывший друг и бывший совладелец империи Бориса Барсинского.
Андрей Велихов… Он же – наркоман и художник Михаил Юрьевич Корольков (заявление об утере паспорта поступило в местное отделение милиции в марте сего года).
Он же – Станислав Вадимович Расплетин. (Станислав Расплетин, осведомитель по кличке Марс, написал подробное красочное заявление, в котором изложил все обстоятельства утраты своего документа.) Итак, Велихов. Выпускник Московского электротехнического института.
Знаток западной рок-музыки. С восьмидесятых годов совладелец студенческих кафе «Вектор» и «Синус» и трех видеосалонов. В 1991 году при невыясненных обстоятельствах уезжает в Америку. Бросает и бизнес, и квартиру, и жену. В 1995-м – возвращается в качестве российского представителя американской фирмы «Пауэр инжиниринг и электронике». Проводит в России эффектнейшие гастроли. И опять уезжает в США – сев на хвост каравану с гуманитарным грузом для югославов. И позаимствовав у Барсинского ни много ни мало – сорок три миллиона долларов.
Однако против Велихова не существовало никаких улик. И только сегодня утром заместителю Генерального прокурора попал в руки любопытный рукописный документ, подписанный неким Германом Титовым.
Уважаемый Генеральный прокурор!
Если Вы читаете это письмо, значит, меня больше нет в живых. И поэтому я безо всякой опаски могу признаться в преступлении, которое я совершил.
Точнее, которое моими руками совершил некий Велиxoв A.E. …
В кабинете у прокурора зазвонил мобильный телефон. Он поспешно снял трубку. Слышимость была великолепной:
– Он направляется в Лас-Вегас.
– Пока не трогать. Глаз не спускать. Это не в интересах России – самостоятельно арестовывать Велихова на территории США. Прокурор вызвал по интеркому секретаря:
– Срочно соедините меня с российским бюро Интерпола.
Барсинский сидел в кожаном кресле в своем Кабинете. У его ног на коленях примостилась та самая рыжая официантка из Шереметьева-2. Она расстегнула его ширинку и самозабвенно трудилась.
Барсинский оторвал ее и залепил две оплеухи. Одну по правой щеке, другую по левой. Пощечины, были такими, что голова у официантки дернулась сперва влево, потом вправо. «Лучше работай!» – зарычал Барсинский.
Официантка не заплакала, не закричала. Ей, казалось, нравились побои.
Напротив, она с еще большим усердием накинулась на его член.
Барсинский изо всех сил вцепился ей в волосы.
В последнее время он получал особенное удовольствие от того, что бил своих любовниц. С каждым разом побои становились все сильнее, а страсть его – все ярче.
– О! О! – кричала Людмила. Она стояла голая на коленях перед зеркалом в их с Барсинским
