плохой погоды и сильных течений вместо севера шел фактически на северо-восток и вышел как раз к островам Ботис.
Уже здесь князь Сабик услыхал от Батена Кайтоса такую байку: если взять семилетнего таласского мальчишку, предки которого были навигаторами на протяжении семи поколений, завязать ему глаза, залепить уши воском и запереть в яшик, ящик поместить глубоко в трюм, а потом посреди океана выташить его оттуда, поставить на палубе, воск вынуть, а глаза оставить завязанными и спросить: «А ну, малыш, как отсюда дойти до твоего дома?», то — что вы думаете? — конечно, он приведет судно прямо к своему порогу. На что шкипер Нод проворчал, что он не какой-то там мальчишка, его учили ходить по приборам и ориентироваться по звездам, а дед его был не шкипером, а простым конюхом.
На островах Ботис они прожили несколько месяцев, а когда из Таласа прибыл катамаран с новым пополнением колонии и настало время решать — оставаться ли на островах или плыть в Талас, в команде беженцев возник раскол, который был вообще-то предрешен с самого начала.
Моряков, большинство которых были выходцами из Кхамба-лии, таласары с самого начала приняли менее сдержанно, чем остальных — видимо, свою роль сыграло воспоминание о своих легендарных предках, которые пришли на Отмели вместе с Ка-мелопардалисом именно из Кхамбалии, и поэтому, когда им было предложено остаться на островах и тем более сохранить без изменения экипдж отремонтированного и вполне пригодного к плаванию «Данаба», который предполагалось использовать для разведки архипелага наравне с остающимся с экспедицией «Ушком», практически все прибывшие с князем моряки не смогли найти в себе сил отказаться от этого заманчивого предложения колониальной администрации. Сабику, которому о решении команды сообщил лично шкипер Нод, ничего не оставалось, как молча кивнуть. Тем более что его, собственно, никто и не спрашивал — его просто ставили в известность. Сам князь, его офицеры и немногие оставшиеся с ними солдаты отправились в Талас со «Спрутом-Громовержцем», полностью положившись на благосклонность и гостеприимство княгини Сагитты. И, как надеялся Сабик, вернувшейся домой княжны Сухейль.
Княжны, однако, Сабику увидеть не довелось. На аудиенции, которую княгиня устроила для прибывших офицеров, в ответ на ненавязчивый его намек Сагитта весьма сухим тоном, не допускающим дальнейших расспросов, сообщила, что, к сожалению, не знает, где именно в данный момент находится ее дочь. В остальном же Сабику и его приближенным был оказан поистине княжеский прием. Иное дело, что таласские понятия о государевой милости сильно расходились с имперскими. Княгиня предоставила в распоряжение Сабика свое поместье в Ласерте — им-перцам поместье показалось издевательски маленьким; приставила управляющего и слуг — очень скромное количество, по мнению имперцев; подарила Сабику шелковый чек на сто фунтов, а офицерам его свиты на двадцать — и тогда имперцам пришлось убедиться, что в Таласе морской шелк вовсе не такая драгоценность, как в Империи. Сабик воспринимал все это как должное, а вот его приближенные полагали, что подобный прием умаляет достоинство его высочества, и частенько ворчали по этому поводу. Князь Сабик обычно шутливо парировал очередное гневное высказывание кого-нибудь из своих подчиненных:
— Помилуйте, господа! Да ведь по здешним меркам нас принимают по-царски! Каждый день ко столу княгини мясо не подают, а вам вот, пожалуйста…
— Вареное свиное сало это, а не мясо, — бормотал себе под нос полковник Акубенс.
— У них даже свинина рыбой пахнет, — вторил ему капитан Эниф Гиеди, тем не менее с аппетитом уплетая свиную котлету.
— Для вас, егерей, все едино, — бурчал Акубенс. Поручик же Аламак Менкар, как и положено младшему по званию, замечал нейтрально:
— А вот вино у них здесь хорошее…
Поручик Аламак Менкар, После того, как они прожили в Ласерте едва больше недели, испросил вдруг у князя разрешения отлучиться и, получив оное, надолго исчез. Возвратился он почти месяц спустя, когда о нем начали уже беспокоиться, привез с собой разделанную тушу оленя, убитого никак не более суток назад, и самые свежие новости из Империи.
— На Плато были, поручик? — поинтересовался Сабик.
— Да, ваше высочество, — последовал откровенный ответ.
— А не боитесь навлечь на себя гнев здешних властей?
— Их, краевиков, хлебом не корми, дай только контрабандой заниматься, — пробурчал, не отрываясь от своей головоломки, полковник Акубенс.
— Браконьерствуете, — ехидно заметил Эниф Гиеди. Он с вожделением облизывался на окорок.
— Никак нет, капитан, — бодро ответствовал Алмак Менкар и добавил лукаво: — На Плато охота разрешена еще высочайшим соизволением самого Джанаха Третьего.
Новости особого интереса не представляли. Князь-Сенешаль правил по-прежнему, заявляя при этом, что сохраняет престол для Наследника. Княжна Сухейль все еще не отыскалась, судьба Наследника была неясна, что внушало определенные надежды: если б Наследник был убит, об этом бы узнали — слухи есть всегда и очевидцы найдутся. И еще то занятно, что Князь-Сенешаль запретил молить в храмах о его здоровье — он-де не Император, и повелел молиться о здравии отсутствующего Наследника. А княгиня Морайя рассорилась с дорогим сыночком, снова уединилась в своем поместье и, поговаривают, пробует разыскать Наследника своими способами; Бог даст, не найдет.
Менкар, после своего появления несколько дней поскучав в Ласерте, опять стал просить у князя разрешения отлучиться.
— Снова на Плато? — спросил князь.
— Нет, — качнул головой Менкар. — Хочу попутешествовать по Отмелям. Я тут договорился, меня берут матросом на нефтяной плот.
— Матросом? — вскинул брови Акубенс. — Вы же офицер! Может, еще грядки полоть вздумаете?
— Полоть не пробовал, — ответил Менкар, — а вот косу в руках держать умею.
— Перестаньте, полковник, — сказал Сабик. — Здесь на такие вещи смотрят проще. — И разрешил: — Вы, поручик, вольны располагать собой как вам угодно.
Акубенс внял увещеванию князя и до такой степени «перестал», что даже отложил свою головоломку и пошел проводить Менкара; не из сентиментальности и не от нечего делать, а из любопытства — взглянуть, что за штука такая этот нефтяной плот.
И взглянул: несколько толстых длинных колбас из многослойного морского шелка, а внутри — нефть, или минеральное масло, как привыкли говорить на Плато; поверх этих немудреных поплавков — настил из слоенки, на нем — шалашик и невесть на чем держащийся прямой парус.
— Ну как, полковник? — поинтересовался Сабик, оторвавшись от книги, когда Акубенс вернулся домой. Тот даже отвечать не стал; на его лице было написано глубокое отвращение.
Так они и проводили дни: Сабик читал, пытаясь постичь премудрости жизни таласар через «живое слово», полковник маялся бездельем и своей головоломкой, капитан Гиеди рисовал бабочек и обзывал это занятиями энтомологией, а прочие молодые офицеры то и дело совершали экскурсии по окрестностям и тратили свои фунты на маленькие радости молодости — осваиваясь, как они это называли, с обстановкой. Пару раз, когда он приезжал с архипелага по делам или на отдых, отшельников навещал Батен Кайтос, пытался как-то скрасить их невольное затворничество разговорами и всячески, своим примером в основном, демонстрировал, что и бывшим имперцам вполне можно жить и даже в определенной мере процветать в таласском обществе. Сабик все это прекрасно понимал, но никак не мог найти в себе сил заняться чем-то конкретным, а вот молодым людям пример бывшего соотечественника показался заразительным — кое-кто из них стал подыскивать себе место.
И однажды, вскоре после отъезда Менкара, из одной такой поездки в Искос князю привезли письмо.
Сабик с недоумением повертел в руках конверт. Конверт не имел золотой полоски на левом поле, какой отмечалась корреспонденция княгини Сагитты. Он взял со стола нож для бумаг, поддел печать, на которой был оттиск незнакомого герба, вскрыл конверт и прежде всего глянул на подпись.
— Однако!.. — воскликнул он с еще большим удивлением.
Он обратился к началу письма, с глубоким вниманием прочел, пожал плечами и прочел еще раз.
