Абраксас, тоже окруженный прелестными мойщицами, блаженствовал в противоположном углу заполненного нежной благовонной пеной бассейна. Юная служанка подносила ему кубок с вином и кормила чуть ли не из уст в уста экзотическими фруктами; впрочем, и сама Аойда наслаждалась их вкусом таким же образом.
Вспомнить, как они потом оказались в постели, Аойда так и не смогла.
Полдень был ярким и солнечным, но солнце в замке казалось нежным и ласковым, а не жгучим, как в окружающей его пустыне. Аойда проснулась раньше мужа и около часа сидела в мягком кресле на широкой веранде, куда, словно угадав ее мысли, безмолвная служанка вынесла столик с легким завтраком.
Парк на первый взгляд был чудесен, но что-то в нем было не так, чего-то все-таки не хватало в его искусственном великолепии, так что Аойде вскорости надоело смотреть, и она подозвала одну из прислужниц и попыталась разговорить ее, задавая вопросы. Девушка, однако, не произнесла ни слова; улыбаясь заученной улыбкой, вместо ответов она чуть качала головой и, кажется, не смела произнести хотя бы один звук.
— Тебе запрещено говорить? — прямо спросила ее Аойда. Девушка чуть склонила голову, подтверждая.
— Но я разрешаю тебе!
Девушка, однако, была непреклонна, и Аойда поняла, что, по ее мнению, гостья не была вольна распоряжаться прислугой до такой степени.
Из спальни донесся голос Абраксаса.
Аойда немедленно встала и пошла к нему. Абраксас полулежал в постели в окружении прислужниц, облаченных в весьма легкомысленные одеяния, подававших своему повелителю завтрак прямо в постель.
Аойдачуть сдвинула брови. Абраксас рассмеялся, видя неудовольствие жены, и велел девушкам оставить его с женой одних. Служанки немедленно исчезли. Аойда подошла к кровати и села на краешек.
— Здесь просто райское место, — заметил Абраксас. Аойда повела взглядом вокруг, села ближе к мужу и сказала очень тихо, но внятно:
— Здесь еще страшнее, чем в пустыне.
— Ты просто сердишься на меня, — свободно ответил Абраксас, поднимая с подноса гроздь винограда. — Но ведь эти девушки обычные прислужницы. Если бы ты дождалась меня, то нас угощали бы обоих…
— Нет, — помотала головой Аойда. — Я не об этом. Абраксас улыбнулся, но глаза его посмотрели на нее серьезно и тревожно.
— О чем же? — спросил он одними губами.
— Не знаю, — прошептала Аойда. — Я… я словно кожей чувствую какое-то напряжение. В пустыне было не так. Там мы уставали до того, что бояться просто не оставалось сил. А сейчас… — Она не находила слов, чтобы объяснить.
— Что тебе снилось сегодня? — спросил он обычным голосом.
— Сад, ручьи, фонтаны, дождь, — сказала Аойда. — И среди зелени мелькали тигры и смотрели на меня недобрыми глазами.
— Здесь могут водиться тигры? — снова усмехнулся Абраксас.
Однако и он не был так спокоен, как хотел казаться. Он теперь не ощущал той силы, которая влекла его сюда, потому и чувствовал себя так легко и свободно, словно, добравшись до замка, он сбросил с себя тяжкий груз этой силы. И все же… Все же где-то внутри него не проходило ощущение, что не все еще окончено, что груз хоть и сброшен, но он от него не избавился, что скоро его снова позовут.
Встряхнув головой, чтобы избавиться от неприятного ощущения, Абраксас привлек к себе покорную жену и нежно обнял ее.
Это произошло, когда Абраксас и Аойда сидели за завтраком, и юные прислужницы вились вокруг них. угадывая малейшее желание.
В распахнутое окно вдруг впорхнула большая птица и, плавно облетев под высокими сводами всю комнату, села на высокую спинку стоящего напротив Абраксаса стула.
Это был сокол. В клюве гордая птица держала небольшой конверт, перевязанный тесьмой и запечатанный большой красной сургучной печатью. После легкого замешательства Аойда взяла из клюва птицы конверт и протянула мужу. Тот глянул на печать с изображением сокола, символа родов Тевиров и Ахеа, и, поддев ее подвернувшимся под руку фруктовым ножиком, вскрыл конверт.
Там было только два слова: «Жду тебя».
Абраксас положил письмо на стол, взял салфетку, промокнул губы и нервно швырнул ее себе под ноги.
Свершилось…
Аойда тревожно посмотрела на мужа и хотела встать, но он остановил ее властным жестом и сказал чужим голосом:
— Оставайся! Это приглашение для меня одного.
Прислужницы, как всегда угадав желание господина, принесли ему камзол, помогли одеться, повертелись вокруг, поправляя кружева на воротнике и манжетах. Абраксас поправил в ножнах свою шпагу, порывистым движением нахлобучил шляпу и, отмахнувшись от служанок, посмотрел на птицу:
— Ну?
Сокол искоса поглядел на него темным глазом.
— Веди! — потребовал Абраксас.
Сокол, словно поняв, снялся со своего насеста и, сделав круг по комнате, вылетел в распахнувшиеся двери.
Абраксас, мельком оглянувшись на смотревшую на него со смешанной во взгляде болью и жалостью жену, вышел, так и не произнеся ни единого слова.
Сокол, кружась вокруг него, то обгоняя, то отставая, вел его коридорами; двери сами гостеприимно распахивались на их пути. Они привели его в другое крыло замка, где последнюю дверь открыла перед ним склонившаяся в глубоком поклоне служанка.
Абраксас вошел в роскошно убранный зал. Ему показалось сначала, что в зале никого нет, но потом из кресла, стоящего в глубине зала у широкого окна, донесся смешок.
Абраксас шагнул туда и, подойдя, увидел сухонького сморщенного старичка, утонувшего в многочисленных подушках; сокол сидел на спинке его кресла.
— Пришел, — с довольным смешком проговорил старичок. — Долго же мне пришлось тебя дожидаться…
Абраксас всмотрелся в морщинистое лицо старичка. Что-то в нем было неуловимо знакомое, казалось, что где-то он его уже видел; и видел неоднократно. Но в то же время Абраксас мог поклясться, что никогда не встречал этого человека.
Если старичок был простым человеком.
— Что так смотришь, сынок? — спросил старичок. — Узнать не можешь? Неужто кровь тебе ничего не подсказывает?
— Нет, не подсказывает, — подтвердил Абраксас. Он огляделся и, пододвинув поближе стул, сел на него. — С кем имею честь?
— Предок я твой, — сказал старичок, усмехаясь. — Аха-колдун. Слыхал?
— Слыхал, — спокойно сказал Абраксас. — Только… Люди ведь столько не живут. Или ты бессмертный?
— Увы, нет, — признался Аха. — Иначе не стал бы беспокоить тебя, не тащил бы сюда за столько миль, не тревожил бы Книгу. — Он кашлянул и добавил: — Наследник мне нужен, вот я и выбрал тебя. — И, посмеиваясь, колдун принялся расписывать, какую жизнь ведет здесь.
Райская, по его словам, получается жизнь — сам, по собственному вкусу устраивал. К его услугам десятки невольников и не только служаночки, но тех ему, Абраксасу, видеть пока рано, так что — надо признаться — слухи о том, что он ворует детей, имеют под собой кое-какие основания.
