показать.
Он отошёл на три шага, присел на диван, прищурившись, оглядел своё детище. С портрета на него смотрел умудрённый годами, пусть не слишком красивый, но умный, благородный, в меру отважный, добрый, но принципиальный, короче говоря – замечательный человек. И в то же время, это был он, Валерий Александрович Полушубин. Сходство было больше чем даже на фотографии, любой бы узнал его.
Валерий Александрович любовался своим двойником, улыбался, довольно кивал и незаметно задремал на диване.
Проснулся утром – в окно светило солнце. Поспешно поднялся, разгладил ладонями смятый костюм. Подошёл к портрету, внимательно исследовал краску. На вид она была совершенно сухой, можно браться за лак. Или подождать? А то не досушишь, и лак начнёт лупиться.
После некоторого колебания Валерий Александрович решил испытать лак на уголке полотна, где ровно зеленела портьера. Лак был в кладовке, и Валерий Александрович отправился за ним. Когда он с бутылочкой в руках появился в комнате, то обнаружил, что она полна народу. Десятка полтора человек полукругом стояли у картины и слушали женщину в строгом тёмном костюме, по виду явно экскурсовода.
– Перед вами одна из жемчужин нашего собрания: портрет старика кисти неизвестного автора, – накатисто говорила экскурсовод. – Картина датируется концом двадцатого века. Это единственное, что нам достоверно известно о великом шедевре, несмотря на то, что картина подписана. Подпись художника не идентифицирована искусствоведами, она не встречается более нигде. Общепринятое её прочтение: «Полуа», однако, художника с такой фамилией найдено не было, что заставляет предположить, что в углу проставлена понятная лишь автору аббревиатура или анаграмма…
– Позвольте! – сипло произнёс Валерий Александрович, но на него шикнули, и он остался стоять, сжимая в руке бутылочку с лаком.
– Анализ картины показывает, что автор не принадлежал ни к одной из известных художественных школ. Перед нами явно самоучка, но самоучка гениальный. Глубочайшее проникновение в душу персонажа выделяет картину даже среди всемирно-известных шедевров. Несомненно, перед нами портрет, предположение, будто художник создавал обобщЁнный образ, опровергнуто несколько лет назад, когда установили, что верхний слой краски скрывает ряд эскизов, имеющих несомненное сходство между собой, но лишённых психологической достоверности последнего варианта. очевидно, талантливый, но неопытный художник мучительно пытался проникнуть под маску своего героя и не успокоился, пока это не удалось ему…
– Кто вы такие? – обрёл голос Валерий Александрович. – Кто вам позволил здесь распоряжаться? Несколько человек недовольно оглянулось.
– Тише, гражданин! – сказала какая-то старушка. – Нельзя так. Вы в музее всё-таки.
Но большинство людей никак не отреагировали на возмущённую реплику хозяина. Они смотрели на портрет Валерия Александровича и слушали экскурсовода, которая как ни в чём не бывало продолжала монолог:
– В каталогах мировых шедевров картина значится как портрет старика, но любому человеку она известна под другим названием: «Старый лжец». Человек, изображённый на картине, всю жизнь носил маску, стараясь казаться лучше, чем он есть на деле. Лжец настолько привык к маске, что сам считает её своим подлинным лицом, и лишь гениальное чутьё художника уловило нарочитую искусственность добрых чувств, которые старик выставляет напоказ. Под маской же живёт безграничная и равнодушная пустота, отблеск которой художник сумел показать нам. Глубоко символичен материал, выбранный мастером для картины. Портрет написан на копии одного из величайших творений человеческого духа – «Мадонны» Леонардо да Винчи. Этот штрих, первоначально значимый лишь для мастера, ещё больше подчёркивает губительную пустоту Лжеца. Известный писатель Серафим Вдовцов писал о картине: «Счастливо человечество, что люди, подобные этому старику, не ходят по нашим городам. И мы должны быть благодарны неизвестному автору „Старого лжеца“ за его мудрое и доброе предостережение…»
Люди толпились вокруг портрета, экскурсовод привычно завершала рассказ, но Валерий Александрович не слушал. Он пятился, закрываясь локтем, и боялся, что кто-нибудь оглянется на него и узнает.
