зловещие тени.
Обернулся, пытаясь восстановить события. Крепкое смуглое лицо его отдавало теперь малярийной желтизной. Вон она, надпись… Ромка бежал по прямой… Здесь он свернул, вскрикнул – и… Может, как- нибудь все-таки проскочил между стеной и первым капканом? Да нет, как тут проскочишь: просвет сантиметров в двадцать, не шире… А ведь он-то – бежал. Бежал сломя голову!
– Да что же это? – еле слышно, словно боясь собственного голоса, выдохнул Василий.
Вокруг величественно посверкивали бледно-золотистые громады, поигрывал стеклянными искорками гладкий дымчатый пол, а за спиной свешивалась со льдистого потолка сволочная пятиэтажка.
– Рома! – что было сил закричал Василий. – Рома, ты где?!
И тут только обратил внимание, что здесь совершенно нет эха. По идее, звук должен был отразиться от верхней тверди, загулять, перекликаясь, между колоннами. Ничего подобного. Звук глохнул, как упакованный в вату.
Василий рывком расстегнул кобуру, дослал патрон и вскинул пистолет над головой, явно собираясь палить до тех пор, пока хоть кто-нибудь не прибежит на выстрелы. Но «Макаров» отозвался звонким металлическим щелчком. Осечка. Василий передернул затвор, выбрасывая бракованный патрон, и нажал на спуск повторно. Опять осечка. Ругаясь одними губами, выбросил другой. И – третья осечка подряд!
Василий уставился на пистолет, потом – на выброшенные патроны. Не веря своим глазам, нагнулся, подобрал. Патроны были тусклые, зеленоватые, словно пролежали в земле лет двадцать.
Краем глаза он уловил легкое движение неподалеку и обернулся. Там, вздыбив от ужаса серебристую шерстку, обмер еще один лупоглазый зверек, пораженный, видать, порывистыми движениями огромного существа и производимыми им металлическими щелчками.
Несколько секунд они смотрели друг на друга. Затем лупоглазый коротко прыгнул вперед, ухватил оброненную капсулу и снова обмер, явно прикидывая расстояние до ближайшего овала. В каком-то странном остолбенении Василий смотрел, как пушистый жулик шажок за шажком продвигается к смертельной тени. Вот до нее осталось всего полметра, зверек приостановился и дерзко воззрился на человека. Задорное чириканье – и, метнувшись прямо в центр овала, лупоглазый исчез вместе с украденной капсулой.
Медленно-медленно, как бы боясь спугнуть затеплившуюся надежду, Василий вытер лоб кулаком, в котором были судорожно зажаты черт знает с чего позеленевшие, нестреляющие патроны, и на негнущихся ногах подошел к округлому пятну.
Сразу после удачного воровства жизнь самоубийством не кончают – это Василий знал точно. И уж, во всяком случае, не с таким радостным видом…
Выставив кулак как можно дальше, он ослабил хватку и в ту же секунду почувствовал, что рука опустела. Патроны исчезли…
Тупо уставился на ладонь, словно пытаясь прочесть по ней свою дальнейшую судьбу. Патронов не было…
Вновь покрывшись холодным потом, Василий шваркнул зачем-то оземь пустую кобуру с обрывком ремня и, обложив сдавленным матом теневой овал, шагнул в самую его середину.
Все-таки, наверное, следовало при этом закрыть глаза – тогда бы он вообще ничего не почувствовал. Но, согласитесь, когда во мгновение ока одна местность сменяется другой, пусть даже и очень похожей, не утратить равновесия – дело сложное.
Василий взмахнул руками, изогнулся, будто и впрямь на льду, но все же не удержался и с маху сел на пол.
Площади с пятиэтажкой на потолке (равно как и на полу) нигде видно не было. Он сидел на пятачке между тремя опорами, неподалеку от целой толпы молочно-белых глыб, в сторону которых улепетывал во все лопатки пушистый похититель последней капсулы, по-видимому, вообразивший, что за ним погоня.
С застывшей улыбкой идиота Василий скреб ногтями щетину на левой щеке и, судя по всему, мало что пока понимал.
– Ну ясно… – бормотал он. – Жив, значит, паразит… Ясно…
Потом встрепенулся и с испуганным лицом принялся хлопать ладонями по полу в поисках утраченного боезапаса. Оба патрона лежали рядом – тусклые, зеленоватые. Василий загнал их в обойму, обойму – в рукоять, хотел отправить пистолет в кобуру, но кобура с обрывком ремня осталась где-то там, на краю площади, рядом с теневым капканом, который и не капкан вовсе, а, оказывается, вон что…
Погоревав о кобуре (хорошая была кобура, почти новая), Василий сунул пистолет за пазуху и поднялся с пола. Но тут слуха его коснулся отдаленный гулкий звук, очень похожий на выстрел, причем из оружия куда более серьезного, чем тот же «Макаров». Василий насторожился и вдруг понял – это был треск лопающейся глыбы. «Выстрел» вскоре повторился, и лицо Василия просветлело: Ромка! Кому ж еще?!
«Уши оборву!» – радостно подумал он и пошел на звук.
За очередной золотистой громадой открылась группа из пяти некрупных молочно-белых глыб. От одной из них была уже отколота примерно четверть, а над тем, что осталось, трудился человек с ломиком.
Но это был не Ромка!
Интеллигентный вроде старичок, розовый, седенький, закутанный в белоснежную простыню, тщательно примериваясь перед каждым ударом, наносил глыбе повреждение за повреждением.
У Василия отяжелели брови. Все говорило о том, что перед ним – автор вырубленной на опорах похабщины. Озадачивали, правда, возраст и внешность. Приятный такой старичок, только вот одет не по- людски… На тех, что исписывают стены, решительно не похож. Хотя, с другой стороны, на субъектов, ломающих все из хулиганских побуждений, старичок тоже похож не был – но вот ломает же! И как-то странно опять же ломает – такое впечатление, что безо всякого удовольствия…
Так и не уразумев толком, что происходит, Василий приблизился к престарелому нарушителю.
– Послушайте! – сердито сказал он. – Чем это вы занимаетесь?
Тот опустил ломик, обернулся – и в старчески-прозрачных глазах его мелькнул испуг.
– О Господи! – вымолвил он, глядя на незнакомого человека, одетого в обрывки милицейской формы.
(Рост – сто шестьдесят пять – сто семьдесят; телосложение – худощавое; волосы – прямые, седые; глаза – голубые, круглые; лоб – высокий, узкий; уши – малые, прижатые; нос – прямой… Усы, бородка… Ломик держит в левой руке. Возможно, левша…)
Сноровисто разъяв морщинистое розовое личико на составные словесного портрета, Василий на минуту потерял его из виду в целом и был несколько озадачен, обнаружив, что старичок смотрит на него уже не с испугом, а скорее с мягкой укоризной.
– Ну вот… – произнес старичок, сопроводив слова грустной обаятельной улыбкой. – Опять со мной никто разговаривать не будет… Давно прибыли?
И Василий усомнился; а точно ли он квалифицировал увиденное как хулиганство и вандализм? Больно уж раскованно и любезно повел себя старичок. Чуть ли не с хозяйским радушием…
– Вчера, – поколебавшись, сказал Василий. – С товарищем… А кто это с вами не будет разговаривать?
– О, найдутся! – вскричал старичок. – Можете в этом далее не сомневаться! А вы, я смотрю, из милиции?
– Из милиции. – Василий насупился, приняв, насколько это позволяли обрывки формы, суровый официальный вид. – Так что вы тут делаете?
Старичок озадаченно поглядел на ломик, на полуразваленную глыбу…
– Ломаю, молодой человек, ломаю… – со вздохом сообщил он.
– Зачем?
Старичок улыбнулся в ответ ласково и ободряюще.
– Знаете что, – решительно сказал он. – Вы ведь сейчас потребуете объяснений, причем подробных… А подробно объяснять на пустой желудок – это, знаете ли… Словом, давайте начистоту: с
