Проулки были загромождены вчерашними глыбами. Второй день мужское население маленькой колонии справляло тризну по двум первым покойникам и все никак не могло остановиться. Женщины, правда, уже опомнились и вышли на промысел, но что они могли сделать нежными своими руками с камушками чуть ли не в рост человека!
Новый самогонный аппарат Пузырька выдавал литр за литром, и все же пригорок полупрозрачных бурдючков в заветной кладовке неуклонно таял. Дошло до смешного – стало не хватать сырья, и алые капсулы тут же подскочили в цене.
Правдоискательница Клавка, словно по пояс в облаке, стояла посреди особенно плотного нагромождения камушков и ругательски ругала всех подряд.
– Ну, я вас спрашиваю, есть у них вообще голова на плечах, у хозяев этих? – гремела она на весь проулок, хотя внимал ей один лишь дедок Сократыч, к которому Клавка, кстати, отродясь на «вы» не обращалась.
– Вы знаете, Клава, не уверен, – воспользовавшись паузой, честно ответил он. – Я даже не уверен, есть ли у них плечи…
Но та его даже и не услышала. Должно быть, перед мысленным ее взором теснилась целая толпа слушателей.
– Это что же? – с искренним возмущением продолжала она. – Это и не замахнись на них теперь, на побирушек? Они у тебя из-под носа тюбики воровать будут, мартышки лупоглазые, а ты на них смотри? Да как это вообще можно – с людьми их равнять!
– Стало быть, можно… – развел руками Сократыч, но тут неподалеку от него из воздуха выпал и глухо стукнул о покрытие солидных размеров лом. Затем на том же самом месте, тряся головой, возник муж Люськи с потолка. Нагнулся за инструментом и, словно получив легкого пинка под зад, опустился на четвереньки, а следом уже сыпались с матом и гиканьем остальные: Леша Баптист, Пузырек, Ромка и мужичок средних лет, которого, оказывается, звали просто Коля.
– Дед! – заорал он, – Чего жмешься? Аида с нами! Помянем рабов Божьих Креста и Телескопа!
Охотничья ватага, размахивая железом, окружила мощную глыбу, очертаниями напоминающую сильно стилизованного фарфорового слоника.
– Ти-ха! – надрывался Ромка. – Сладили, блин! Десять рыл на один камушек! А-атайди! Долбайте тот вон… полегче..
В проулке загрохотала канонада. Среди молочно-белых глыб мелькнула округлая лоснящаяся спина надзорки. Клавка плюнула и ушла – при таком шуме и громе обличать пьянчужек было все равно бесполезно. Хитрый Сократыч – тот остался и, примкнув к троице, обложившей указанную Ромкой глыбу, врубился в камушек с четвертой стороны.
Новый агрегат Пузырька был куда сложнее и производительнее, чем тот, уничтоженный вредными надзорками Вообще глянцевые твари, сами того не подозревая, своими налетами весьма способствовали прогрессу. С каждым разом искусство Пузырька неизменно взмывало на новую ступень. Измыслить столь деликатную деталь, как, скажем, крантик, было теперь для умельца – плевое дело! Трубчатое детище человеческого разума исправно журчало, побулькивало и благоухало брагой. Гуляли по полу и стенам разъеденные нечеткими тенями цветные блики.
Василий, угрюмый, как глыба с упрятанной внутрь напряженкой, проминал собою воздух над толстым смоляным кабелем. Неподвижно и бессмысленно глядя на пульсирующую рощицу стеклистых труб, он время от времени размыкал крупные губы и, словно бык на выгоне, тянул с отчаянием на одной ноте:
– М-матушка, м-матушка… что во поле… пы-ыль-но…
Потом надолго умолкал и вдруг заводил снова с прежней тупостью, но на полтона ниже:
– Д-дитятко.. м-милое.. кони разгуля-ались… Рядом сидел и плакал пьяненький Никита.
– Из-за меня… – вскрикивал он, неумело тыча кулачишком в грудную клетку. – Он же… должен был… меня! А не его!
– Д-дитятко… м-милое, – Василий забирал все ниже.
– Ну почему? Почему? – захлебывался Никита Я – же сам! Сам хотел… Я… пойду! Я скажу им…
– Сядь… – тяжко выдохнул вдруг Василий, но Никита и сам уже, не устояв на ногах, вильнул всем телом и вновь опустился на отвердевший вокруг кабеля воздух.
В этот миг возле аппарата возник Пузырек с двумя полными сетками, а за ним повалила скопом вся компания. Каждый вновь прибывший раздвигал собой уже имеющуюся толпу, заставляя остальных наступать друг другу на ноги и хвататься за что попало. Запорхали матерки.
– Нет, ну я – то при чем? – обиженно восклицал мужичок по имени Коля, на удивление трезвый. – Я, главное, к камушку, а там уже Леша! Я – вокруг, а там еще одна…
– Д-дитятко… – Василий замолчал и непонимающе уставился на собутыльников. Углядев вежливо- скорбное личико и седенькую бородку Сократыча, скривился, замотал тяжелой головой.
– Сократыч… – жалобно пробасил он. – Телескоп-то, а?
– Вась… – то ли с сочувствием, то ли с досадой повернулся к нему Пузырек. Умелые морщинистые руки продолжали работать вслепую, открепляя один из баков. – Ну что ты, ей-богу… Воскресить – не воскресишь, так? Хозяева за тебя с Крестом, прости мою душу грешную, рассчитались. А то бы еще и по тебе сейчас поминки справляли! Тут вон людей уже насмерть бьют, а ты… Собаку у тебя, что ли, никогда грузовиком не переезжало? Ну, погоревал… Ну и будет…
– Сократыч… – упрямо гнул свое Василий, видно, пропустив увещевания Пузырька мимо ушей. – Иди, Сократыч, помяни… Не пьешь – так закуси хотя бы…
– Вот вам и хозяева! – злобно приговаривал Леша Баптист. – Во делают! Добренькие, блин! Зубки чинят, ручки чинят… А мужика за зверушку шлепнуть – это как?
Василий медленно, чуть ли не со скрипом, повернул шею.
– Кто… зверушка?..
– Не Телескоп, не Телескоп! – торопливо заверил Леша, примирительно выставив вперед мясистые ладони.
– А ведь с точки зрения хозяев, – задумчиво начал Сократыч, принимая из рук Василия капсулу, – мы с ними, получается, вполне равноправны… Так что версия моя, увы, подтверждается. Побирушки – наши предшественники, и не дай нам Бог дожить до того дня, когда мы окажемся в их положении. Под Богом я, естественно, подразумеваю хозяев… Хотя… Как это ни печально, никуда не денемся – доживем.
– Ну, понес, понес… – недовольно сказал Леша. – Вечно ты, дед, мозги запудришь…
– Понес, говорите? – Сократыч прищурился. – Однако здоровье они нам всем подарили, согласитесь, отменное. Обе недавние смерти – насильственные и с болезнями никак не связаны. Далее! Как вы думаете, сколько лет побирушкам?
– Ты заткнешься, или мне тебя заткнуть? – рявкнул Леша.
– Я тебя сейчас сам заткну! – полоснул в ответ высокий отчаянный голос, и бледный от выпитого Ромка, пошатываясь, подошел к Сократычу. Положил длинную узкую руку на старческое плечико и с вызовом взглянул на Лешу. – Говори, дед…
Все-таки авторитет Ромки, несмотря на все его недавние проказы, был еще очень высок. Леша поворчал и умолк… Вытирая ладони о спецовку, подошел послушать и Пузырек.
– Не удивлюсь, если побирушкам по несколько сотен лет, – объявил Сократыч. – А то и больше. Судите сами, детенышей их здесь никто никогда не видел. Собственно, это и понятно. Сюда прибывают лишь взрослые, так сказать, долбежеспособные особи… И дальше каждая из них просто перестает стареть. Правда, как вам известно, детей здесь тоже ни у кого быть не может…
– М-матушка… М-матушка… – снова замычал Василий.
– Да помолчи ж ты, Вася! – взмолился Ромка и снова повернул к Сократычу бледное и какое-то перекошенное лицо. – У кого не может? У нас или у побирушек?
– Ни у них, ни у нас.
– Откуда знаешь? Почему это не может?
– А пробовали, Рома, пробовали… Не беременеют здесь женщины. А почему?.. Спросите
