— Спасибо.
— Не благодари меня, — возразил он. — Мы жаждали избавиться от тебя. Отправляйся в мир. Ты причиняешь беспокойство.
Дядя помахал своей желтоватой рукой:
— Теперь иди.
Я ушел. Бредя вдоль подъездной аллеи, под деревьями, с которых капал дождь, я чувствовал себя каким-то совсем иным, чем прежде, одиноким и очень несчастным: из-за Тиннели. На следующей неделе меня посадили на пароход, отправляющийся в Лондон.
Ресторан был пуст. Фрэнки протирала стаканы в баре. У выставленных на тротуар столиков сидели туристы, коротая за выпивкой час, оставшийся до обеда. За стойкой бара восседали два старика и слепая женщина, крепко обхватившая пальцами бокал с «Перно».
— Ты запоздал накрывать столы, — попеняла мне Фрэнки, метнув на Бьянку оценивающий взгляд.
«Еще одно из его увлечений, — говорил он. — Может, вы с Мэри Эллен и заключили свое соглашение, но стоит ли ожидать, что семнадцатилетняя дочь разделяет подобные взгляды».
Старики обратили свои слезящиеся взоры на Бьянку, пробормотали: «Бонжур!» и продолжили изучение груди Фрэнки, вырисовывающейся под форменной блузкой.
— Мне необходимо разыскать Тибо.
Фрэнки покачала головой:
— Ездил к нему домой? И в мастерские?
Я кивнул.
Она вытерла стакан насухо и со стуком поставила его на полку. Поскольку Фрэнки была обеспокоена, она, как человек практичный, оценивала меня и мое «увлечение» с этой точки зрения.
— Боюсь, ничем не могу помочь, — сказала она. — И, к твоему сведению, Жерард неважно себя чувствует, есть проблемы на кухне, так как Андре не нравятся устрицы, а он — шеф-повар; Кристоф, брат посудомойки Жизель, привез моллюсков и утверждает, что они отменные, и она поддерживает его. Со мной они ничего не обсуждают: считают, что слишком молода для этого. Поскольку ты считаешься менеджером, я хотела бы знать, собираешься ли ты хоть немного помогать?
— Фрэнки, это Бьянка. У нее возникли осложнения. Не найдется ли наверху свободной комнаты?
Фрэнки позабыла о пике производительности, оценивающий взгляд исчез. Под ее броской внешностью билось доброе, отзывчивое сердце, готовое по-старомодному приветить бездомного и сбившегося с пути человека.
— Конечно! — широко улыбнувшись, сказала она. — Я уеду с Жан-Клодом и останусь у него.
Я припомнил вчерашний рев мотоцикла под окном и без энтузиазма промямлил:
— Ну, если ты считаешь это вполне удобным...
Брови Фрэнки взметнулись, оценивающий взгляд вернулся. Она почувствовала тонкое различие: «Ты привел в дом свое „увлечение“, а я уеду с моим», — говорили ее глаза.
Но это был мой промах, а не «увлечение».
— Идемте, Бьянка, — сказала Фрэнки. — Я покажу вам комнату.
Бьянка последовала за ней. Я тяжело вздохнул и протиснулся через двойные двери на кухню.
Андре, шеф-повар, оказался бледным широкоплечим мужчиной с моржовыми усами и близко посаженными смородиновыми глазами. Он потел над большой газовой плитой, шипевшей, словно змея, на самою себя. Я отрекомендовался ему и четырем его помощникам атлетической комплекции. Жизель, посудомойка, находилась в дальней стороне кухни. Это была старая сморщенная женщина, с шейным платком, завязанным узлом под самым подбородком. Она, незряче уставившись на выложенную белым кафелем стену, стояла возле раковины для мытья посуды, опустив туда руки.
Жизель выглядела потрясенной.
— В чем проблема? — спросил я.
Женщина повернула голову. Ее морщинистое загорелое лицо было залито высыхающими слезами.
— Кристоф, — сказала она.
— Что Кристоф?
— Он старый друг господина Тибо. С самого детства. Разве он стал бы обманывать его таким образом, как это здесь предполагается?
— Разумеется, нет, — сказал я, вовсе не подлаживаясь к ней: речь снова шла о верности.
— Моллюски, — сказал Андре, — есть моллюски.
С этим трудно было не согласиться.
— Ну что ж, посмотрим, — сказал я. — Принесите-ка мне этих устриц.
Я уселся близ раковины из нержавеющей стали с видом, как я надеялся, инспектора Микелина. Это был скудный, но превосходный официальный завтрак: бутылочка шабли и дюжина устриц, являвшихся предметом разногласий. Я ел так чинно и неторопливо, как только мог.
Жизель нависала надо мной, хрипло дыша и передавая мне дольки лимона.
— Плохой нынче выдался год, — бурчала она. — В самом деле плохой. И погода стояла неприятная. И Кристоф уже не так молод, как прежде. Но он по-прежнему доставляет устриц высокого качества, несмотря ни на что.
Жизель говорила горячо, страстно. Андре оторвал глаза от филе окуня и сказал:
— Дай же ему спокойно поесть!
Устрицы были превосходны, о чем я не преминул заявить, в следствие чего Жизель задрала нос и выглядела победительницей. Но я тут же высказал мнение, что они меньше, нежели им следует быть, отчего в глазах Андре восстановился блеск. Я налил им по стаканчику вина и вернулся в бар, установив на кухне атмосферу того самого «худого мира», который лучше «доброй ссоры».
Когда я поднимался по ступенькам наверх, поток желающих пообедать клиентов стал прибывать. Я уселся за письменный стол в маленькой конторке близ гостиной. Там находилось бюро для хранения документов и один из тех усложненной конструкции телефонов, что так любил Тибо. Помещение это, должно быть, служило офисом ресторана, поскольку было завалено счетами. Я сложил их стопкой и сунул в бюро.
Затем поднял телефонную трубку и набрал номер в Англии.
Ответила Мэри Макфарлин, мой секретарь и вдова старика Хенри что управлял судостроительной верфью в Южной Бухте, неподалеку от Пултни, на побережье. Хенри умер, и Мэри распродала собственность. Теперь она, широченная, как амбарные ворота, сидя за письменным столом приемной в голубой спортивной куртке и холщовой рыжевато-коричневой юбке, принимала телефонные звонки.
— О, привет, — сказала она. — Все в порядке?
— В некотором роде.
Если бы я поведал ей, что произошло, она, вероятно, считала бы своим долгом проявить сочувствие. Я же находился не в том настроении, чтобы принять его.
— Тибо не подавал о себе весточки?
— От него ни слуху ни духу, — сказала Мэри.
Сердце мое упало.
— Было два звонка. Из банка. Они торопятся получить заключительный платеж по «Арку».
Не только они.
— Это под контролем, — сказал я. — Еще кто-нибудь звонил?
— Арт Шеккер. Он должен получить от тебя ответ в двухнедельный срок и переговорить с людьми, предоставляющими субсидии.
— Я согласен.
— Это благо, — сказала Мэри. — Я имею в виду «Флайинг Фиш Челлендж». Довольно увлекательно.
— Да, — согласился я. — Сделай мне одолжение. Не могла бы ты раскопать наряды по «Аркансьелю»?
