поужинать, выпить вина, а кругом будут темненькие, гладенькие девушки и мужчины в чистых рубашках... Но и эта мысль становилась гнетущей. Нигде не найдется пристанища для насквозь промокшего беглеца с рубленой раной на лице.
Однако яхт-клуб оставался для меня ориентиром. Мне были нужны ориентиры. Я не сводил с него глаз и плыл сквозь сгущающуюся ночь к желтому прямоугольнику окна. Спустя какое-то время я увидел тусклые тени стоявших на причале судов. Какая-то пристань вырисовывалась из темноты. Я достал ногами дно и прислушался.
Из яхт-клуба слышался неясный рокот голосов и стук ножей. Это были прекрасные звуки. Там люди, теплые и живые. Но звуки разговоров и трапезы недолго оставались ласкающими душу, потому что я стоял и дрожал в темноте, подпирая борт ялика типа «Уэйфэрер». При мне был только бумажник от Гуччи, а на мне бело-голубые полосатые боксерские трусики. И всего час назад меня посчитали убийцей двоих мужчин в общественных местах в центре Женевы. Я замерз, я был усталым и голодным и очень-очень одиноким.
И я был страшно зол на Джорджа Хэйтера. Добрый старина Джордж, клиент и друг. И лживый ублюдок, который похлопывает тебя по спине и доверительно изливает тебе свои философские мысли о том, как очистить грязь, — и все лишь для того, чтобы избавиться от тебя, а он будет продолжать делать деньги на отравлении людей. Злость снова сделала мои ноги достаточно гибкими, чтобы пронести меня быстро и бесшумно по темному, вязкому побережью к неосвещенному зданию с душевыми и шкафчиками, запирающимися на особые замки.
Дверь была открыта. Я вошел внутрь и прямиком двинулся к шкафчикам. Было бы неразумным включать свет. Достаточно света проникало сюда через окна, чтобы видеть комбинированные замки, эти маленькие калькуляторы, приваренные к дверцам. «Дата рождения», — сказал он. Добрый старина Джордж, с его беглыми комментариями по поводу своей жизни, состоящей из компьютерных пародий, замков с шифром и чеков для обручальных колец.
Я заполнял уйму бумаг для этого ублюдка Джорджа Хэйтера и знал его дату рождения не хуже, чем свою собственную. Но мои пальцы настолько закоченели, что я лишь с третьей попытки сумел набрать цифры правильно. Дверца распахнулась настежь. Я вывалил содержимое шкафчика на пол. Там были разные реечки, комплект парусов, два непромокаемых костюма, спасательные жилеты. Были там также шорты-'бермуды', нейлоновая пуховая куртка с матросским ножом в кармане и пара резиновых сапожек высотой по лодыжку. Я с трудом натянул на себя пуховую куртку и мгновенно почувствовал, что начинаю согреваться. Потом я влез в непромокаемые брюки, собрал в кучу и запихнул остальное барахло обратно в шкафчик, запер дверцу на замок, а потом и сам заперся в уборной.
Теперь, когда кровь хорошенько растеклась по жилам, можно было поразмышлять о следующих шагах. Прежде всего — о том, что я голоден и что мне некуда идти. Но не это — главная проблема. Хуже то, что у швейцарской полиции, по всей вероятности, имеется очень точное описание моей наружности, а это означает два возможных направления действий с их стороны. Они могут предположить, что я утонул в озере, и могут прийти к выводу, что я все-таки доплыл до берега. Зная швейцарцев, я был уверен, что они учтут оба варианта, чтобы не оставить мне никаких шансов.
Поэтому я должен найти способ убраться отсюда как можно скорее и как можно подальше. Украсть какой-нибудь автомобиль? Исключено. Они блокируют и дороги. К тому же на всех направлениях вокруг Женевы существуют границы. А у меня нет возможности благополучно пересечь границу, потому что мой паспорт находится в гостинице. Впрочем, иметь при себе паспорт на имя Гарри Фрэзера — скорее вред, чем польза. И плюс ко всему у меня очень немного денег.
Я уселся на пол, пытаясь отогнать страх, сосущий под ложечкой. «Думай», — повторял я себе. Но адвокат находит ловкие ходы, потому что стоит на прочной почве. А из-под меня была выбита всякая почва. Я испытывал чувство одиночества и паники. И внезапно понял, что очутился как бы на месте Ви. Раньше я стоял и сторонке, наблюдая за теми отношениями, которые складываются между людьми, и делая свои умозаключения. Решение всегда оставалось за мной. А теперь жизнь выкинула меня за борт, и не было никаких тормозов, на которые я бы мог нажать. Это было что-то близкое к головокружению. Ви в подобной ситуации хваталась за наркотики. Швыряние таблеток в горло давало ей иллюзию контроля.
Я прислонился лбом к прохладному кафелю и вспомнил о Фионе. Была и другая возможность избавиться от такого головокружения. Она заключалась в том, чтобы двигаться, оставаться живым, наслаждаться борьбой. Я как-то полюбопытствовал, что делает Фиона в обществе Ви. Учится маленьким радостям. Две маленькие немолодые дамы в одиноком домике...
У наружной двери послышался шум. Кто-то кричал. И дивное видение исчезло. «Что же теперь? — в панике думал я. — Что же мне делать теперь, черт подери?» Потом я сообразил, что кричавший, кем бы он ни был, интересуется, есть ли кто-нибудь внутри. Скорее всего это был привратник яхт-клуба, запиравший двери на ночь.
Его ключ прогремел в замке. Я глубоко вдохнул запахи старого мыла, хлорки, дезодорантов — все запахи сырых душевых комнат в этом здании у озера. Запахи свободы — вот чем они были для меня в тот момент.
Я промыл свой порез над раковиной при слабом свете, вливающемся из маленьких окон наверху, под потолком. Мое лицо в зеркале выглядело призрачно белым, порез над скулой, у правого уха был дюйма два длиной. Если начесать волосы вперед, они более или менее его прикроют. Когда я закончил обработку пореза, кровотечение почти прекратилось. Я достал свою наличность из бумажника и прилепил банкноты к кафелю стены для просушки. Потом снова отпер шкафчик Джорджа, достал оттуда сумку с набором для плавания на яхте, расстелил паруса и устроил себе вполне удобную постель. Это не гостиница «Ритц», но все же лучше, чем валяться в грязи. Я посмотрел на свои часы. Ровно десять. Я положил голову на плотное териленовое полотно и провалился в глубокий сон.
Он длился недолго. Я проснулся внезапно и безумными глазами уставился в темноту. Мои часы показывали половину третьего, желудок жаловался на то, что я уже восемь часов ничего не ел. Снаружи доносились разные шумы: лай собак, трескотня радио. Голубые огни проносились по матовым стеклянным окнам и по балкам потолка.
Внезапно голод мой исчез, а рот высох. Близко у дверей раздались громкие голоса и собачий лай. «Рубашка, — подумал я. — Они нашли мою рубашку. У них есть собаки. Но я-то побывал в воде. Сможет ли собака учуять человека по запаху, если он пробыл в воде три четверти часа?» А собака уже подвывала у дверей, скребла лапами. Я услышал дребезжание замка. «Ну вот и все, — подумал я. — Внутрь-то ты попал, только Бог знает, каким путем ты отсюда выйдешь».
— Закрыто на ключ, — сказал чей-то голос по-французски. Он звучал раздраженно и устало, этот голос. — Пошли-пошли, Эйгер. — Он не верил своей собаке, и мое сердце затрепыхалось в надежде, — Хорошо-хорошо. Пойдем поглядим на дороге, там его и поймаем...
Послышалось звяканье металлического ошейника, шаги удалялись. Я подумал: «Везет тебе, Фрэзер, везучий ты ублюдок». Но удача — это относительная вещь, если ты заперт в каком-то сортире с раной на лице. Я лег и уставился в потолок. Не только полиция стремится к встрече со мной. Судя по тому, что успел рассказать мне Вебер, Энцо Смит не похож на человека, который способен простить и забыть.
Голубые огни по-прежнему отражались на потолке. Я встал, вскарабкался на писсуар, осторожно открыл окно и всмотрелся в темень. Отсюда было видно движение по большому шоссе, бегущему вдоль берега озера. Перемигивался дорожный светофор. Сама Женева, должно быть, кишит полицейскими, настороженно высматривающими людей с известными им приметами. В равной степени и жители районов, удаленных от центра города, не проявят энтузиазма при встрече с мужчиной в желтых непромокаемых брюках, голубой куртке-пуховке и с двухдюймовым порезом на правой скуле.
Я повернулся, чтобы спуститься вниз. Паруса лежали на полу большим сморщенным треугольником. На какое-то мгновение я остановился. А потом очень поспешно спрыгнул на пол.
Выход существовал. И для такого маршрута паспорт не понадобится. Все, что мне требуется, — это легкий ветерок.
Я лег на постель из парусов и заснул. Пробудило меня беспокойство по поводу развода Давины Лейланд: «Я должен немедленно позвонить Сирилу». Но тут же я вспомнил, что у меня есть и более важные заботы. Мой «Роллекс» показывал пять часов утра. Я позавтракал водой из крана, запихнул в сумку паруса, спасательный жилет и крепления, натянул на себя шорты-'бермуды', а сверху — непромокаемые
