Книга о рыцарском ордене

самым разрушает в себе самом рыцарственность.

Монарх или король, разрушающий в себе самом рыцарские установления, не только в себе самом разрушает свое рыцарское призвание, но и в тех рыцарях, которые ему подчинены и которые, следуя дурному примеру их господина, а также дабы угодить ему и походить на него, совершают поступки, противные природе рыцарства и его ордена. Поэтому подлые вельможи не только сами оказываются противны природе рыцарского ордена, но и вассалов своих от него отторгают, разрушая в них рыцарский дух. Отсюда следует, что если и одного рыцаря может отторгнуть от рыцарского ордена только очень низкий и подлый человек, то что же говорить о том, кто отторгнет от рыцарского ордена многих рыцарей!

О, сколь велика сила духа у того рыцаря, который побеждает и покоряет многих подлых рыцарей! Каковым рыцарем и является монарх или высокородный барон, столь преданный рыцарскому ордену, что, несмотря на неустанные советы злодеев, выдающих себя за рыцарей, опуститься до вероломства, предательства и обмана и тем нанести непоправимый урон своей рыцарственности, побеждает и рассеивает всех заклятых врагов рыцарства, полагаясь лишь на свое душевное благородство да на поддержку, которую оказывают ему рыцарство и его орден.

Если бы рыцарство заключалось скорее в физической силе, чем в силе духа, получалось бы, что рыцарский орден имеет отношение прежде всего к телу, а не к духу; однако из этого следовало бы, что тело благороднее духа. Отсюда явствует, что, коль скоро душевное благородство не может быть поколеблено ни одним человеком, ни всеми людьми, вместе взятыми, а тело может быть сломлено и покорено другим телом, подлый рыцарь, бегущий с поля битвы и оставляющий на нем своего господина, спасая скорее свое полное сил тело, чем жалкую, подлую душонку, не отвечает установлениям рыцарства и не является верным слугой славному рыцарскому ордену, который зиждется на душевном благородстве.

Если бы рыцарскому ордену соответствовало скорее меньшее душевное благородство, чем большее, то тщедушие и низость скорее отвечали бы рыцарству, чем доблесть и сила духа; будь это так, тщедушие и низость определяли бы жизненные принципы рыцаря, а отвага и сила духа противоречили бы установлениям рыцарского ордена. А коль скоро это не так, то если ты, рыцарь, всей душой предан рыцарству, ты должен приучить себя к тому, что, чем менее у тебя осталось товарищей, оружия и провианта, тем крепче должны быть твоя отвага и твоя надежда, дабы осилить противников рыцарства. А если погибнешь ты, защищая рыцарство, значит, оно для тебя заключало то, что действительно стоит любить, чем стоит дорожить и чему стоит служить; ибо именно в благородстве духа рыцарство находит свое пристанище. И никто так не любит, не славит рыцарства и так им не проникается, как тот, кто умирает за честь и за рыцарский орден.

Ничему так не соответствуют рыцарство и доблесть, как мудрости и здравомыслию; в противном случае в согласии с ними были бы глупость и невежество. Будь так, мудрость и здравомыслие, коль скоро они противоположны глупости и невежеству, были бы противны природе рыцарского ордена, что невозможно; ввиду этой невозможности ты, рыцарь, любовь которого к рыцарскому ордену безгранична, должен знать, что как рыцарство, благодаря твоему душевному благородству, наделяет тебя доблестью и отвагой, дабы славил ты рыцарство, так и рыцарский орден должен внушить тебе любовь к мудрости и здравомыслию, незаменимым для того, кто прославляет рыцарский орден вопреки разброду и ничтожеству мыслей вознамерившихся восславить рыцарство при помощи глупости и скудоумия.

Рыцари обязаны служить опорой вдовам, сиротам и убогим; ибо, как и вообще по природе вещей старшие должны помогать младшим и защищать их, рыцарский орден, по природе своей великий, прославленный и могущественный, должен служить поддержкой и опорой тем, кому отказано в достоинстве и могуществе. Отсюда следует, что если насиловать вдов, нуждающихся в помощи, или лишать наследства сирот, нуждающихся в попечителе, или грабить и разорять людей убогих и немощных, нуждающихсяв покровителе, отвечает установлениям рыцарского ордена, то подлость, обман, жестокость и предательство не противоречат рыцарскому благородству и чести рыцарства. А если это так, то такой рыцарь и его орден противны природе и принципам рыцарского ордена.

Если ремесленнику Господь дал глаза для того, чтобы он мог видеть и работать, то грешнику он дал глаза затем, чтобы он мог оплакивать спои грехи; точно так же рыцарю сердце дано для того, чтобы его душевное благородство имело в нем свое пристанище, достойному и могущественному рыцарю сердце дано для того, чтобы нашлось в нем место для сострадания и сочувствия, для помощи и опеки, чтобы обратил он свой взор на тех, кто с надеждой и со слезами на глазах смотрит на рыцарей, ожидая от них помощи, защиты и внимания к своим заботам. Тем самым рыцарь, чьи глаза не замечают убогих, а сердце глухо к их заботам, истинным рыцарем не является и чужд рыцарскому ордену; ибо рыцарство по своей сути настолько благородно и величественно, что отторгает оно от ордена и от его благодеяний тех, чьи взоры тусклы, а сердца черствы.

Если бы предназначение рыцарства, столь всеми превозносимое, состояло в том, чтобы грабить и разорять бедных и убогих, соблазнять и насиловать вдов и других женщин, насколько же достойнее и благороднее было бы опекать и защищать сирот, вдов и убогих! Отсюда следует, что если бы мы признали подлость и лицемерие присущими рыцарскому ордену, столь всеми превозносимому, а обман, предательство и жестокость – теми качествами, которыми слава рыцарства и обеспечивается, насколько же достойнее рыцарства был бы тот орден, слава которого зиждилась бы на преданности, благодеянии, великодушии и милосердии!

Рыцарь обязан иметь замок и коня, дабы мог он охранять дороги и защищать крестьян. Рыцарь обязан иметь села и города, дабы отстаивать справедливость среди вверенных ему жителей и дабы собирать в одном месте плотников, кузнецов, сапожников, булочников, торговцев и людей иных профессий, занимающихся в этом мире своим делом, каждое из которых по-своему отвечает нуждам человека. Отсюда следует, что рыцари, именно для того, чтобы оказаться способными выполнять свои обязанности, обеспечены и замками, и селами, и городами; между тем, если бы обязанности рыцаря заключались в том, чтобы разрушать села, замки и города, сжигать и рубить леса и посевы, резать скот и грабить на дорогах, то изменой рыцарству было бы строить и создавать замки, крепости, села и города, защищать крестьян, содержать сторожевые башни для охраны дорог и многое в этом же роде; тем самым получалось бы, что цели, которые ставили перед собой при создании рыцарства, совпадали бы с изменой рыцарству и с его полной противоположностью.

Рыцари должны преследовать изменников, воров и грабителей; ибо подобно топору, который был создан для того, чтобы им рубили деревья, рыцарь призван истреблять дурных людей. Отсюда следует, что если сам рыцарь является грабителем, вором и изменником, а грабители и воры должны истребляться и пленяться рыцарями, то рыцарь, являющийся вором, изменником и грабителем, дабы отвечать своему предназначению, должен не кого-либо другого, а самого себя убить или пленить; в том же случае, если бы он, со всей строгостью соблюдая свои рыцарские обязанности по отношению к другим, отказался со всей строгостью отнестись к самому себе, то и предназначение рыцарского ордена скорее бы распространялось на других людей, а не на него самого. В то же время коль скоро абсолютно неестественно, чтобы кто-либо сам себя убивал, то рыцаря, оказавшегося вором, изменником и грабителем, должен убить и уничтожить другой рыцарь. Рыцарь же, который укрывает и поддерживает рыцаря, оказавшегося изменником, грабителем и вором, не отвечает своему предназначению; ибо если бы он в этом случае ему отвечал, то, убивая и истребляя воров и изменников, не являющихся рыцарями, он действовал бы вопреки своему предназначению.[16]

Если болит у тебя, рыцарь, одна рука, то в другой твоей руке эта боль отдается куда острее, чем во мне или в любом другом человеке; точно так же порок и ущербность рыцаря, оказавшегося изменником, вором и грабителем, ты, будучи рыцарем, принимаешь ближе к сердцу, чем я, рыцарем не являющийся. Отсюда следует, что если твоя боль ближе тебе, чем моя, почему же снисходителен ты к рыцарю, уронившему достоинство рыцарства, и при этом беспощаден к простым людям, совершившим ошибки?

Рыцарь-вор совершает куда большее преступление против высокого достоинства рыцарства, когда лишает его чести и имени, чем тогда, когда ворует деньги и другие ценности; ибо лишить чести – это значит нанести урон и запятнать то, что достойно высших похвал и почестей. А поскольку цена чести и доброй славы выше, чем цена денег, золота и серебра, то, запятнав рыцарство, наносят куда больший урон, чем украв деньги и другие ценности, для рыцарства посторонние. В противном случае получалось бы, что либо цена человека ниже, чем цена денег и других вещей, либо что украсть одну монету преступнее, чем украсть много денег.