один. Однако обводы вполне приличные. И дерево крепкое. Палуба была только над ютом, но, без сомнения, суденышко выдерживало и выдержит не слишком свирепый шторм.
— Сумеешь одолеть сотню миль на этой замарашке? — спросил Джибс.
— Да! — уверенно ответил Рохан.
— Тара! — крикнул Джибс. — Грузим вещи!
— Да, — отозвался масаи, и они с Матаком звонко ударили друг друга по ладоням.
— Сто шестьдесят пять долларов! — сказал Тарарафе, подходя к Рохану. — И еще за десять он будет стеречь нашу машину!
Рохан вынул из бумажника указанную сумму. Оставалось еще долларов триста наличными. Еще сотню он часом раньше выдал Джибсу на покупку снаряжения, а остальные положил в банк.
«Там, куда мы плывем, деньги не нужны!» — заявил Джибс.
Рохан подошел к лендроверу и ухватился за верх пластикового баула, собираясь вскинуть на плечо. Это оказалось не так просто: баул весил сотни полторы фунтов.
— Это железо для моей спины!
Тарарафе отодвинул американца в сторону и, подхватив баул, потрусил к паруснику, где груз принял Джибс. Рохан выбрал мешок полегче.
Спустя час они вышли в океан. Парусник действительно оказался неплох. Идя бакштагом, он делал не меньше восьми узлов. Джибс правил с непринужденностью опытного моряка. Тарарафе сидел на носу, в тени поднятого паруса, и с хрустом разминал коричневые, остро пахнущие зерна бронзовым пестом, время от времени помешивая содержимое ступки длинным пальцем. Рохан ничего не делал. Просто смотрел на блестящую поверхность океана, на белых морских птиц и думал о своем.
Соленая вода шуршала под днищем. До темноты оставалось еще восемь часов
ГЛАВА ПЯТАЯ
— Как дела, приятель? — гаркнул Курт Штабб, с размаху хлопнув часового по плечу.
И с удовольствием хрюкнул, увидев, как дернулся черномазый.
— Ну, ну! — заржал он, отводя в сторону направленный на него ствол. — Это всего только я, Чап!
«Если это лучшие головорезы нашего фюрера, не быть ему президентом!» — подумал Штабб, глядя, как часовой тщетно пытается унять дрожь.
— А, это вы, капитан, сэр… — Английский часового был таким же скверным, как и у самого Штабба. Но друг друга они понимали.
— А кого ты ждал, Чап? Кинг-Конга?
— Не нужно шутить так, капитан, сэр! — попросил африканец. — У этого острова дурная слава! Здешним духам может очень не понравиться такая шутка, сэр!
— А мне не нравится, Чап, что ты — разиня! — рявкнул Штабб. — Будь ты моим человеком — спустил бы с тебя шкуру! Сам! Но ты — не мой человек! Так что шкуру с тебя спустит полковник Бейсн!
Страх часового перешел в ужас. Штабб именно этого и добивался. Черномазые Должны бояться белых командиров больше, чем своих дурацких суеверий! Или других черномазых! Штабб не первый десяток лет зарабатывал деньги здесь, в Африке, и оч-чень хорошо знал, что нужно, если не хочешь оказаться мясом в туземной похлебке!
— Не говорите полковнику, капитан, сэр! Пожалуйста! — Голос солдата стал тонкими дрожащим. — Я не слышал вас! Но я не ждал, что кто-то придет со стороны базы!
— Ты лопухнулся! — жестко произнес Штабб. — А лопухнулся потому, что больше думал о своих сраных духах, чем о парне, который подползет к тебе сзади, чтобы перерезать горло! Тебе, а потом — всем нам! Не спорить!!! — гаркнул он, заметив, что африканец собирается что-то сказать. — Ты — ублюдок! Из- за тебя твоего господина могли зарезать, как свинью! Ты понял?!
— Да, сэр!
Лицо часового стало серым.
— Если большой вождь узнает, он заставит тебя сожрать твой собственный член!
— Да, сэр!
— Вот так, Чап! — проворчал Курт Штабб, смягчаясь. — Надеюсь, ты все понял и будешь теперь держать настороже свои большие черные уши?
— Да, капитан, сэр!
По выкаченным глазам часового видно было, что ему пришлось пережить. Он не верил своему счастью: гнев белого прошел!
— Хорошо, Чап! Работай!
Курт хлопнул часового по широкой спине и ухмыльнулся.
Ответить на его улыбку солдат не рискнул.
— Я еще проверю тебя! — пообещал Штабб. — Работай!
И, выйдя из освещенной прожектором полосы, нырнул в заросли. По правде говоря, Штабб нисколько не сомневался, что часовой остался таким же разиней и болваном, как до их разговора.
— Духи, — пробормотал он с презрением. — Духи!
Тропа, расчищенная три дня назад, вела к лагуне.
Спустя десять минут залитая лунным светом водная поверхность мелькнула в просвете между деревьями.
Курт вышел из зарослей и поглядел сверху на ровную, как ртутное зеркало, гладь залива.
— Недурно повозиться с девчушкой в этой парной водичке! — сказал он сам себе.
И, расстегнув ширинку, помочился с края обрыва на песок внизу. Застегнул молнию, постоял еще пару минут, размышляя: не выкупаться ли? Конечно, к этой части берега акулы не подходят. Камни мешают. Но кроме акул в этих южных водах до хрена всякой сраной сволочи!
«Нет! — решил наконец Штабб. — Лучше приму душ!»
И повернулся спиной к обрыву.
Рука его выхватила пистолет раньше, чем он осознал, что увидели его глаза.
Шагах в двадцати, сразу же за полосой кустарника, растущего на едва прикрытых почвой камнях, Штабб увидел белую человеческую фигуру.
К счастью, человек не двигался и обе руки его были на виду. Поэтому палец капитана, уже начавший нажимать на спуск, остановился.
— Вот срань! — пробормотал Курт Штабб, приглядевшись, и опустил пистолет. — Я же тебя чуть не замочил, красотка!
Пистолет отправился обратно в кобуру, тонкие губы Штабба растянулись по-волчьи: так он улыбался. И шагнул вперед.
— Так значит, старина-полковник еще более хитрожоп, чем я думал! — пробормотал он по- немецки. — Или тебя привез наш черномазый фюрер?
Он сделал еще один шаг. Между ним и девушкой оставалось футов двадцать. И еще взъерошенный шар куста, закрывавший красотку до пупка. Но выше пупка на ней не было даже намека на одежду. А девчушка и впрямь была красавица. Лунный свет придавал оттенок голубизны ее коже. Пряди длинных волос падали на ее лицо, закрывая его подобием шелковистой вуали, из-под которой за капитаном наблюдали глаза, словно наделенные собственным светом. Плечи незнакомки были немного широки для девушки, но именно той ширины, которую предпочитал Курт Штабб. А груди свежестью и формой превосходили все, каких когда-либо касался Курт Штабб своими цепкими мозолистыми лапами.
А перепробовал он немало.
Во рту у капитана стало сухо, как днем в Калахари.
Он сделал еще несколько шагов. Теперь их разделял только куст в четыре фута шириной. Кожа у девушки была гладкая и блестящая, как шелк.
— Я… Я могу арестовать тебя! — проговорил капитан хриплым, срывающимся голосом.
