Как только Краско остался один, он взял папку с делом Брызоева и уселся за стол, зло глядя на его фотографию.
– А вот это ты зря, депутат херов! Это ты зря! – шипел себе под нос Максим Александрович, перелистывая страницы.
Соня лежала и смотрела на носы своих стильных сапог, которые упирались в подлокотник кушетки. Петр Львович как всегда что-то писал, шурша карандашом по страницам тетрадки. Черный кот ходил туда-сюда и недовольно мурлыкал.
В этот раз Соня много и долго говорила о Павлике, о том, что ей надоело его навязчивое желание выдать ее замуж. О том, что друг детства, скорее всего, отрабатывает собственные фантазии. Но это, наверное, нормально, так как все люди желают своим близким того, чего сами больше всего хотят.
Потом Петр Львович спрашивал Соню, почему она дружит с Павликом. После долгих попыток ответить на этот вопрос, Соня поняла, а Петр Львович подтвердил ее догадку о том, что они ассоциируют друг друга с самими собой. Павлик хотел бы быть роскошной и уверенной Соней, а Соня – беспечным и веселым Павликом. Что же, они идеально дополняют друг друга. Но психоаналитик выдвинул свою версию причины столь крепкого союза двух друзей – гомосексуальность Павлика обеспечивает ей определенный комфорт. Рядом с ним она чувствует себя в безопасности.
Соня рассмеялась. Она никогда не смогла бы иметь с Павликом никаких личных отношений, даже если бы он был традиционной ориентации. Она видит своего мужчину совершенно другим.
Соня попробовала описать свой идеал и вдруг с нежностью вспомнила о Руслане.
– Вы боитесь чего-нибудь? – с улыбкой спросила она.
Соня знала, что психоаналитики не отвечают во время сеанса на личные вопросы пациента. Но она не могла подавить свое любопытство, и продолжала спрашивать в надежде, что ей ответят.
– А вы как думаете?
Соня опять улыбнулась. Она так и думала, что Петр Львович переведет разговор.
– Я думаю, что боитесь. Все боятся. Вот мой новый поклонник боится покушения. Поэтому везде за собой таскает вооруженный легион.
– Страх смерти – это естественно для человека.
– А я смерти не боюсь. – Соня шевельнулась, устраиваясь удобней. – Смерть меня завораживает. Мне нравится смотреть на мертвых. Смерть чем-то сродни рождению. Вот только что человек был один. С несуразным животом, но один. Вдруг раз – и два живых существа. Так и здесь. Кто-то ходил, дышал, говорил, радовался или огорчался, и вдруг бац… превращается в предмет. Неодушевленный предмет…
– Вас давно это завораживает?
– Да. На меня произвело сильное впечатление вид мертвой матери…
Соня замолчала, и в ее голове с новой силой начали звучать голоса, истеричные вопли старушек-плакальщиц. Они пугали маленькую Соню больше, чем гроб, опускаемый в землю, больше, чем похоронный марш, разносящийся по всему кладбищу.
Плачущие старушки в черных кружевных платках.
– Я боюсь сойти с ума… – медленно заговорила она. – Тогда на похоронах я слышала разговоры. Взрослые перешептывались. Они жалели меня, жалели мою мать, говорили: «Бедная женщина, сошла с ума от горя». Кто-то сказал: «Так ее мать ведь тоже с катушек съехала, когда муж и сын не вернулись с фронта». Я была единственным ребенком в толпе взрослых. Я подняла голову, чтобы посмотреть, кто это говорит, но никого не увидела, кроме двух-трех друзей мамы, актеров из театра. Те «вещательницы» так и остались для меня одними голосами. Они периодически появляются снова. Я слышу их вкрадчивые перешептывания, и мне становится страшно. Очень страшно. Как тогда.
– Время.
Соня редко теряла счет времени на сеансах психоанализа, и когда это с ней случалось, Петр Ильич останавливал ее ровно без десяти два.
Такие правила.
Соня достала деньги из сумочки, положила их на стол.
– До скорой встречи.
– До пятницы.
В пункте приема информации молодой работник в наушниках сидел перед монитором компьютера с выведенным текстовым файлом под названием «Психологический портрет», и набивал на клавиатуре: «…преследуема страхом сойти с ума».
Придя с работы сразу после обеда, Андрей вошел в новую, съемную квартиру, держа в руках портфель с дополнительным оборудованием. Паркуя свою машину, он видел, как Соня выходила из дома. Соболев посмотрел в окно, дождался, когда Сонина машина выедет из двора, только после этого вышел на лестничную площадку, прислушался к звукам лифта и быстро открыл дверь квартиры напротив.
Первое, что он заметил, закрыв дверь, – в квартире хорошо пахло. Это был смешанный аромат духов, крема для тела и цветов – громадный букет стоял в корзине у окна на полу. На заправленной кровати были разбросаны вещи, которые, по всей видимости, в спешке примеряла перед выходом Соня. Все – от несчетного количества разнообразных туфель в прихожей до ванны, наполненной множеством баночек со средствами по уходу за телом, свидетельствовало о том, что в квартире живет женщина. Одна. Без мужчины. Даже ноутбук, лежащий на кровати, был розового цвета. На всех фотографиях в рамках были изображения либо одна Соня, либо в обнимку с худосочным блондином, чем-то похожим на нее.
Андрею нужно было нацепить на одежду и сумочки несколько «жучков», поэтому он открыл гардероб и вдруг замер от неожиданности. В первом же отсеке висели мужские галстуки. Соболев стал открывать все дверцы шкафа, но ни мужской одежды, ни других мужских аксессуаров он не нашел.
Это было странно, но сейчас не было времени на размышления и анализ гардеробных пристрастий Сони. Надо было спешить.
Зайдя в обменник, Соня остановилась у входной двери, пряча руки в карманы шелкового летнего плаща.
Удивительно, но здесь была очередь!
Пожилой охранник бесцеремонно рассматривал ее.
Из кабины кассы вышел мужчина, и Соня проскользнула внутрь, плотно захлопнув за собой дверь. Она поправила волосы, глядя на свое отражение в зеркальном окошке. Кольцо с брильянтом эффектно сверкало и переливалось. Навстречу ей выдвинулся поднос для денег. Соня кокетливо вытерла пальцами уголки губ, выставляя напоказ новое украшение, потом поднесла руку тыльной стороной к стеклянной перегородке и начала слегка постукивать кольцом, опускаясь все ниже и ниже к подносу для денег.
Свет в кабинке погас, входная дверь защелкнулась, за окошком включилась лампа, и стекло перестало быть зеркальным. Стало видно, что за кассира сидит полный армянин лет шестидесяти.
– Здравствуй, дорогая, с чем прилетела? – ласково спросил Армен.
Соня улыбнулась, сняла кольцо и бросила его в поднос для денег. Армен вставил в глаз специальное увеличительное стекло, взял кольцо и стал его внимательно рассматривать.
Соня спокойно наблюдала за его действиями.
– Ух, ты! Красиво! Где взяла такой чистый камень?
– Там, где взяла, есть еще, – кокетливо произнесла Соня.
Армен удивленно открыл рот, из глаза у него выпало увеличительное стекло.
– Не переживай, дядя Армен. Тебе все равно не дадут. У тебя зубы плохие, ноги волосатые, башка лысая и пузо от пива.
– Э-э-э, са вэ танэм, – обижаешь, это не от пива. Это для пива!
Соня и Армен весело расхохотались.
Они знали друг друга уже тринадцать лет. В лихие девяностые дядя Армен взял первокурсницу Соню Воробьеву в свой ювелирный магазин на Тверской продавщицей. Она у него работала на полставки, училась на журфаке и проходила практику в газете «Известия».
Соня работала за прилавком, когда в магазин к дяде Армену нагрянули бандиты – очередные претенденты на «крышу». Не моргнув глазом, Соня представилась банде корреспондентом колонки происшествий и расследований «известного» издания, поблагодарила за то, что они предоставили ей прекрасную возможность побывать в эпицентре событий и получить информацию «из первых рук». Она врала им, что завербовалась продавщицей в ювелирный магазин в центре города, надеясь стать свидетелем нападения. Как она рада, боже, как она рада! Спасибо им большое!
Бандиты не ожидали такого поворота событий и, на всякий случай, решили ретироваться. Магазин оставили в покое. Дядя Армен не знал, как и отблагодарить юную продавщицу, спасшую его бизнес.
Ювелирный магазин в конце концов пришлось закрыть – слишком много оказалось конкурентов. Дядя Армен обосновался в пункте обмена валют, но втайне продолжал заниматься любимым делом – он подпольно производил высококачественные подделки для «брэндовых» ювелирных магазинов.
– На сколько тянет, дядя Армен?
Старый ювелирщик взвешивал камень на специальных каратных весах и довольно качал головой.
– Не обижу. На заколочки и чулочки хватит, – дядя Армен смотрел на весы и отсчитывал стодолларовые купюры. Соня считала деньги вместе с ним. – Вот всегда удивлялся, почему такую красоту не носишь, азизджан?
– Не могу себе позволить, дядя Армен. Вкладываю в бизнес.
– Вай! Не о том думаешь, девушка!
Армен положил стопку купюр в поднос для денег, Соня тут же их взяла и, аккуратно сложив, положила в карман шелкового плаща.
– Заходи, не забывай старых друзей!
– Помнить буду, не забуду, – весело прокричала Соня уже в дверях.
Соня блаженствовала в наполненной до краев ванной. Она рассматривала пальцы своих ног, выглядывающих из воды, и пыталась угадать – в кого у нее длинные ноги, ровные пальцы – в папу или в маму? В какой-то момент Соня поняла, что гадать бесполезно – она никогда этого не узнает.
Принимать ванну ей нравилось.
Ей нравилось, только-только забравшись в ванну, кожей ощущать прикосновение холодных металлических стенок. Но вот она включала горячую воду. Первые струи рождали в Соне приятное возбуждение. Шапка пены росла, и Соня погружалась в приятную истому.
Сегодня она решила ни о чем не думать. Откинула голову назад и попыталась расслабиться. Но как только она закрыла глаза, хаотичные мысли пронеслись в ее голове.
Память возвращала ее в детство.
Вот она гуляет одна во дворе, другие дети не принимают ее в свою игру, смеются над ней. Она слышит, как за спиной ее называют дочерью сумасшедшей
