относятся к одним из самых трагических событий этой истории.
Виктор Красин и Петр Якир к началу 1970-х годов стали идейными и организационными лидерами правозащитников. В 1972 году они были арестованы, а год Спустя их судили. На суде они полностью признали себя виновными, раскаялись перед властями, а главное – осудили все правозащитное движение, назвав следствию конкретных людей и рассказав об их поступках, которое можно было бы квалифицировать как нарушение 70-й статьи УК РСФСР (антисоветская агитация и пропаганда). В 1974 году они оба были помилованы решением Верховного Совета СССР.
«Суд» В.Красина – это суд собственной совести.
«Со дня моего освобождения прошло около десяти лет…
Все эти годы мы с женой постоянно возвращались к тому, что произошло на следствии. Мучительно было об этом говорить, но и не говорить мы не могли. Потеряв надежду, что я смогу написать обо всем сам, я попросил Надю помочь мне и обсудить все происшедшее еще раз от начала до конца в надежде, что я наконец смогу сказать правду.
Мы говорили много вечеров подряд. В этой книге я постарался кратко передать главное, о чем мы говорили.
Апрель, 1983 год.
Мне инкриминировали не только распространение самиздата. Полтора года я передавал иностранным корреспондентам документы о преследованиях в СССР. Материалы эти публиковались в западной печати. Я получал литературу, а впоследствии и деньги от западных туристов, приезжавших с поручениями от НТС. И не только пассивно получал, но и просил сам: писал письма, в которых говорил, что присылать, что не присылать. Давал адреса, куда привозить.
Как относятся КГБ к связям с этой эмигрантской организацией, ставящей целью вооруженное свержение советской власти, – известно. Поэтому, когда Александровский говорил о 64-й статье и расстреле, это не звучало для меня пустой угрозой…
Кроме того – и это повлияло на меня в не меньшей степени – Александровский постоянно внушал мне, что, если я не изменю свою позицию, то меня расстреляют в качестве примера… Он говорил, что наше дело раз в неделю докладывают Андропову.
Но тебе пришлось назвать имена тех, у кого она хранилась.
Я как-то очень легко уверил себя, что им ничего не грозит. Это были мой брат, а также один мой приятель. К правозащитному движению они никакого отношения не имели. Книги и фотопленки у них просто хранились. Третьим человеком была ты…
Первая встреча была с моим приятелем. У него хранилась вся моя коллекция самиздатовских фотопленок, катушек до 100, на которых было отснято большое количество неподцензурных книг и материалов правозащитного движения. Фотокопии с этих фотопленок широко ходили. Несколько фотокопий было изъято на обысках.
Я уже был в кабинете, когда его привели. Хоть это и не разрешается, я встал и подошел к нему. С жалкой улыбкой я сказал, что не могу ничего ему объяснить, но у меня сложилось очень тяжелое положение, и я вынужден сдать фотопленки… Тут вступил Александровский. «Можете не беспокоиться, ни один волос не падет с вашей головы, сдадите пленки и поедете домой к жене. Даже на работу не сообщим».
Что ему было делать? Я его выдал. Между прочим, оказалось еще хуже. После моего ареста, боясь обыска, он перенес пленки к своему знакомому, и ему пришлось ехать с геби-стами туда. Его знакомого дома не было. Была жена. Она ничего не знала. Мой приятель долго искал эту коробку с пленками где-то на чердаке, среди хлама, никак не мог найти. Наконец нашел. Так, первый же мой безответственный поступок поставил под угрозу несколько человек.
Кроме «лидерства», постоянной темой был мой антисоветизм. Эта линия выглядела так: «Вы не прячьтесь за Совест-кую Конституцию и Декларацию прав человека ООН… Вы только прикрывались этим лозунгами, а на самом деле вы боролись против советского строя… Кто говорил, что Кремль нужно взорвать, а это место разровнять бульдозерами? Вы. Кто говорил, что Октябрьская революция была катастрофой для России и что большевики погубили народы России, превратив их в покорное стадо? Вы. Что в СССР в угоду коммунистической идеологии удушается всякая свободная мысль и что КПСС осуществляет самую невиданную в истории диктатуру и насилие над человеческой личностью? Что террор есть самая сущность советской власти? Все это вы говорили. Мотивы вашей деятельности были отличны от мотивов, которыми руководствовалось большинство. Под прикрытием лозунгов о демократизации, соблюдении правовых норм и т.д. вы вели идеологическую борьбу с советской властью. И это еще не все. Вы настолько люто ненавидите коммунизм, что не остановитесь перед тем, чтобы вступить в связь с НТС – организацией, ставящей целью вооруженное свержение советской власти… Если вы не поумнеете, то вам будет предъявлена 64-я статья со всеми вытекающими последствиями – и вы знаете, какими.., Только признание своей вины перед советским народом и искреннее раскаяние могут спасти вас»…
Обработка, которой я подвергался в кабинете Александровского, продолжалась и в камере. Первые пять месяцев моим сокармерником был Игорь Е. Он уже отбыл в лагерях несколько лет за валюту… Я рассказывал ему вкратце о своем деле. Он принял самое горячее участие в обсуждении моего будущего. «Тебе грозит высшая мера. Плюнь на все. Сохрани свою жизнь. Это же КГБ! Они тебя поставят к стенке и не поморщатся. Ты же старый летчик, не мне тебя учить. А друзья повесят твою фотографию. Будешь этим утешаться». – «Я не могу давать показания на друзей. Это – подлость». – «Какая подлость? Что будет твоим друзьям? Вызовут пару раз на допрос? Ты, правда, идиот. Делом руководит сам Андропов…»
Когда я сдался, я делал, по существу, то, в чем так настойчиво убеждал меня Е. «Дай им что-то. Но и возьми с них. Они выпустят тебя на волю». Я дал им не «что-то». Я отдал им свою совесть и честь. Они выпустили меня на волю. Е. тоже выпустили на волю после окончания нашего дела. Я случайно встретил его в метро. Он бросился обнимать меня. «Видишь, я был прав. Ты вышел на волю…»
Очная ставка с Юрием Мальцевым была посвящена передаче документов на запад.
– Ты признал, что просил Мальцева передавать.западным корреспондентам материалы правозащитного движения?
– Да, признал.
– А Мальцев?
– Он все отрицал.
– На кого еще ты дал показания в связи с передачей документов на Запад?
– На Амальрика. Его допрашивали по моим показаниям в Магадане.
– Он тоже отрицал твой показания?
– Да…
– С кем еще у тебя были очные ставки?
– Была очная ставка с Ирой Якир…
На этой очной ставке – для этого Александровский и устроил ее – я передал Ире мое письмо на волю, в котором, используя всевозможные демагогические доводы, я доказывал, что конец правозащитного движения неизбежен, и, стало быть, надо капитулировать с меньшими жертвами. Мне рассказывали потом, какое возмущение вызвало чтение этого письма…
А теперь я расскажу эпизод с деньгами от НТС.
В конце следствия, когда объем показаний мне был хорошо известен, я обнаружил, что о получении четырех тысяч рублей от НТС они не знают… Петр, по-видимому, не рассказывал об этом эпизоде, потому что он боялся: если они заходят все-таки переквалифицировать дело на 64-ю статью, то этот эпизод будет для них просто находкой.
– Почему же ты решил о нем рассказать?
– Потому что если бы этот эпизод стал известен, особенно после закрытия дела, то последствия могли бы быть самые нежелательные… Дело могли вернуть на доследование: а вдруг еще что-нибудь очень важное не раскрыто. Чтобы не произошло никаких непредвиденностей, я и решил этот эпизод рассказать… Как мы встретились с французами – представителями комитета Божара, и я просил их привозить не только литературу, но и деньги. Как через несколько месяцев приехал представитель итальянской группы Европа Чивильта и привез 4000 рублей.
И вот наступил день суда. Он начался 27 августа 1973 года.
