Стоя в коридоре перед спальней Анджелы, Карелла слышал ее всхлипывания, доносившиеся из-за двери. Он мягко постучал и стал ждать.
– Кто там? – спросила Анджела прерывающимся голосом.
– Это я, Стив.
– Что тебе нужно?
– Ну полно, Комби, открой.
– Уходи, Стив.
– Меня ты не прогонишь. Я – полицейский, разбирающий нарушение общественного спокойствия. – Он не мог поручиться, но ему показалось, что сестра его за дверью тихонько прыснула.
– Комби! – позвал он.
– Что?
– Мне выломать дверь?
– О, подожди минуту, – сказала Анджела.
Он услышал приближающиеся шаги, задвижка щелкнула, но дверь не открылась. Затем шаги удалились, и на кровати под Анджелой громко скрипнули пружины. Он легонько толкнул дверь и вошел в комнату. Сестра лежала на постели, уткнув лицо в подушку. На ней была длинная белая комбинация, пышные темные волосы в беспорядке рассыпались по плечам. Комбинация немного задралась, и из-под нее была видна голубая подвязка, стягивающая нейлоновый чулок.
– Одерни платье, – сказал Карелла. – Зад видно.
– Это не платье, – обиженно ответила Анджела. – Это комбинация. И никто не просил тебя смотреть, куда не надо. – Но комбинацию все же одернула.
Карелла присел на край кровати.
– Что случилось?
– Ничего не случилось. – Она помолчала. – Совершенно ничего не случилось. – Она вдруг присела на кровати, устремив на брата прекрасные карие глаза, в которых было что-то восточное, что-то такое, что говорило о далеких посещениях арабами Сицилии. Это поражало всякого, кто впервые видел ее лицо с широкими скулами – лицо Кареллы, но в утонченном варианте.
– Я не хочу выходить за него замуж, – сказала она. Она помолчала. – Вот что случилось.
– Почему?
– Я не люблю его.
– Это черт знает что! – выругался Карелла.
– Стив, я не терплю, когда ругаются. Ты знаешь. Я всегда это не переносила, даже когда мы были еще маленькими. А ты нарочно ругался, чтобы позлить меня. И еще я не люблю, когда ты называешь меня Комби.
– С Комби ты сама первая начала.
– Неправда, – возразила Анджела. – Это ты начал. Потому что ты был вредный и испорченный.
– Я говорил тебе правду, – сказал Карелла.
– Это неблагородно: говорить тринадцатилетней девочке, что она еще не настоящая девушка, только потому, что она носит хлопчатобумажные комбинации.
– Я помогал тебе взрослеть. Ты ведь попросила после этого маму купить тебе нейлоновую комбинацию?
– Ну да, и она отказала.
– Все равно, направление было верное.
– Из-за тебя у меня появился комплекс неполноценности.
– Я помогал тебе овладеть секретами женственности.
– Вот дерьмо собачье, – сказала Анджела, и Карелла расхохотался. – Это не смешно. Я не пойду за него замуж. Мне ничего в нем не нравится. Такой же неотесанный хам, как и ты, только хуже. И ругается больше. И потом... – Она запнулась: – Стиви, я боюсь. Стиви, я не знаю, как быть. Я в ужасе.
– Ну, – сказал он, – ну же, – и ласково привлек сестру к себе и погладил ее по волосам. – Не надо этого бояться.
– Стив, он убивал людей, ты знал об этом?
– Я тоже.
– Я знаю, но... сегодня ночью мы останемся одни... в одном из самых больших отелей мира... здесь, в этом городе... а я даже не знаю человека, за которого вот-вот выйду замуж. Как я позволю... позволю ему...
– Комби, ты говорила с мамой?
– Говорила.
– И что она тебе сказала?
– Она сказала: «Любить – это ничего не бояться». Я передаю приблизительно, она сказала это по- итальянски.
– Она права.
– Я знаю, но... Я не уверена, что люблю его.
– Я чувствовал то же самое в день свадьбы.
– Но у тебя не было всей этой шумихи с церковью.
– Я знаю. Но у нас был прием, а это выматывает нервы не меньше.
– Стив... ты помнишь, однажды ночью... мне было, по-моему, шестнадцать. Ты только пошел служить в полицию. Помнишь? Я вернулась со свидания и сидела тут в комнате, пила молоко перед сном. А у тебя была, по-видимому, смена с четырех до двенадцати, потому что ты пришел следом. Ты еще посидел со мной и тоже выпил молоко. Помнишь?
– Да, помню.
– Еще у старика Бирнбаума горел свет. Вон в том окне напротив.
Он повернулся к окну и поглядел поверх садовых деревьев туда, где стоял островерхий дом Джозефа Бирнбаума, ближайшего друга и соседа отца на протяжении сорока лет. Он отчетливо помнил ту весеннюю ночь, гудение мошкары в саду, одинокий огонек, светившийся в чердачном окне у Бнркбаума, тонкий желтый серп луны, висевший безучастно над крутым скатом крыши.
– Я тебе рассказала о том, что со мной случилось в ту ночь, – сказала Анджела. – О... об этом парне, с которым я встречалась, и... о том, что он пытался сделать.
– Да, я помню.
– Я никогда не рассказывала об этом маме, – сказала Анджела. – Я вообще рассказала об этом только тебе. И я спросила тебя... все ли так делают? И значит, мальчишки, с которыми я буду встречаться, будут делать то же самое? Мне было важно понять, как себя вести. Ты помнишь, что ты мне ответил?
– Да, – сказал Карелла.
– Ты сказал, что я должна делать то, что мне кажется правильным. Ты сказал, что я сама пойму, что правильно. – Она помолчала. – Стив... я никогда...
– Лапочка, давай я позову маму.
– Нет, я хочу поговорить с тобой. Стив, я не знаю, что я должна делать сегодня ночью. Я знаю, что это ужасно глупо, мне двадцать три года, и я должна знать, что делать, но я не знаю, и мне страшно, что он меня разлюбит, что он будет разочарован, что он...
– Ш-ш-ш, ш-ш-ш, – сказал он. – Ну полно, перестань. Чего ты от меня хочешь?
– Я хочу, чтобы ты все объяснил мне.
Он посмотрел ей в глаза, взял ее руки в свои и сказал:
– Я не могу этого сделать, Комби.
– Но почему?
– Потому что ты уже не ребенок в бумажной комбинации и не юная девушка, пришедшая в смятение от своего первого поцелуя. Ты женщина, Анджела. И ни один мужчина на свете не может дать женщине инструкций, как любить. Да я и не думаю, что они тебе понадобятся, дорогая. Я действительно думаю, что они тебе не понадобятся.
– Ты думаешь, что все... будет в порядке?
– Я думаю, что все будет замечательно. Но еще я думаю, что тебе пора начать одеваться. Иначе ты
