– А что в этом плохого, папа?
– Он называет тебя «папой», потому что хочет казаться взрослым, – сказала Эйприл. – Он всегда строит из себя взрослого, папочка.
– Ничего подобного. А вообще-то что в этом плохого? Папа у нас тоже взрослый, правда?
– Нет, – ответила Эйприл. – Он у нас славный и добрый. – И она прислонилась головкой к его груди и улыбнулась. Он посмотрел на нее: почти черные волосы и карие глаза, несомненно, принадлежали Тедди, уже в пять лет на лбу проглядывал тот же треугольник волос. А потом перевел взгляд на сына и еще раз подивился тому, как они похожи и в то же время какие разные. Сразу было видно, что они близнецы, а не просто брат с сестрой: тот же цвет волос и глаз, тот же овал, даже выражение лиц было одинаковым. И тем не менее Эйприл как-то сумела унаследовать – слава богу! – красоту Тедди, в то время как у Марка эта красота была лишь фоном для черт, более похожих на черты отцовского лица.
– Что ты делал сегодня? – спросил Марк.
– То же, что и всегда, – улыбнулся Карелла.
– Расскажи нам, папочка, – попросила Эйприл.
– Нет, лучше вы расскажите мне, чем сегодня занимались.
– Я сломала две модели Марка, – захихикала Эйприл.
– Видишь, папа? Что я тебе говорил?
– Ужинать! – крикнула из кухни Фанни. Карелла встал, держа в руках Эйприл, покачал и положил в постель, укрыв одеялом до самого подбородка.
– Январь злой, вот и закройся с головой, – и он поцеловал ее в лоб.
– Что это, папочка? – спросила Эйприл.
– Ты о чем, малышка?
– Январь злой, вот и закройся с головой.
– Это я сам только что придумал, – признался Карелла. Он подошел к Марку.
– Придумай и мне тоже, – потребовал Марк.
– Кругом тепло, кругом мрак, спи спокойно, милый Марк.
– Хорошие стихи, – улыбнулся Марк.
– А в моих моего имени не было, – обиделась Эйприл.
– Потому что я не сумел придумать что-нибудь такое, что рифмуется с «Эйприл».
– А Марку придумал!
– У него легче, малышка. К «Эйприл» очень трудно найти рифму.
– Но найдешь?
– Постараюсь, малышка.
– Обещаешь? – спросила Эйприл.
– Обещаю, – сказал он и, поцеловав Марка, тоже подтянул одеяло к подбородку.
– Хочу до самого носа, – сказал Марк.
– Давай. – И подтянул одеяло повыше. – И мне до носа, папочка, – попросила Эйприл. Он поправил одеяло и ей и, еще раз поцеловав ее, выключил свет и пошел на кухню.
– Что рифмуется с «Эйприл»? – спросил он у Фанни.
– Отстаньте от меня со своими глупостями, – рассердилась Фанни. – Садитесь, не то суп остынет.
За обедом он рассказал Тедди про старика, которого они нашли в подвале. Когда он говорил, она не сводила глаз с его губ, иногда останавливая его, чтобы задать вопрос, но большей частью напряженно следила за ним, стараясь понять все, что он говорит, и даже вникая в детали. Тедди хорошо знала своего мужа и понимала, что не в последний раз слышит о старике, зарубленном топором. Она знала, что есть мужья, которые, уходя с работы домой, забывают про свою работу, знала, что ее собственный муж сотни раз клялся, что никогда больше не будет посвящать своих домашних в грязные подробности полицейского труда. Но каждый раз его решительности хватало лишь на неделю, десять дней, самое большее две недели, а потом он вдруг начинал рассказывать о причиняющем особенное беспокойство случае, и она всегда его внимательно слушала. Тедди слушала, потому что он был ее муж, а она его жена, и, если бы случилось так, что он работал бы где-нибудь на пищевом предприятии, она бы с не меньшим интересом слушала, например, как делают растительное или сливочное масло.
Ее муж занимался расследованием уголовных преступлений.
Поэтому она слушала о том, как в подвале жилого дома нашли восьмидесятисемилетнего старика с топором в голове, слушала обо всех матерях с сыновьями, которых ее муж встретил в тот день на своем пути, слушала про умалишенную миссис Лассер и ее сына, никогда не выходящего из дома, о том, как он опознал труп своего отца только по фотографиям, сделанным полицией, о том, как миссис Лассер начала истерически хохотать, взглянув на фотоснимки покойного мужа с топором в голове, о том, как Энтони Лассер сказал, что приятелями его отца были люди, входившие в общество ветеранов испано-американской войны и называвшие себя «Счастливыми ребятами». Она слушала глазами, и ее мысли отражались у нее на лице.
Она задавала вопросы, не двигая губами, а лишь быстро шевеля пальцами.
Позже, когда обед был закончен, а посуда помыта к этому часу близнецы уже крепко спали – и Фанни ушла к себе домой, они поднялись в спальню и перестали разговаривать.
...4 января была суббота, но полиции что суббота, что вторник – все едино. По правде говоря, даже Рождество ничем не отличается от любого другого дня в году. Карелла встретился с Хейзом в половине девятого утра, и вместе они отправились в Нью-Эссекс, где надеялись побеседовать кое с кем из членов клуба покойного Джорджа Нелсона Лассера, общества ветеранов испано-американской войны, известного под названием «Счастливые ребята». День стоял такой же бесцветный и мрачный, как и накануне. Карелла сидел за рулем видавшего виды полицейского «седана», а Хейз, еще не совсем отошедший ото сна, расположился на сиденье рядом.
– Поздно пришел вчера? – спросил Карелла.
– Нет, не очень поздно. Мы были в кино.
– Что смотрели?
– 'Саранчу'.
– Да? Ну и как?
– Что-то я после этой картины все время чесался, – отозвался Хейз. – Про саранчу, которая поднимает восстание. Против людей.
– Из-за чего?
– Хороший вопрос, – хмыкнул Хейз. – На протяжении всей картины герою раз шесть-семь задают именно этот вопрос, и каждый раз он отвечает: «Понятия не имею». Сказать по правде, Стив, я тоже понятия не имею. Саранча заполонила весь свет и ползала по людям без какой-либо причины. Правда, глядеть на это было довольно страшно.
– Решили убить людей, что ли?
– Да. Есть в фильме и еще одна линия. Не весь же он из саранчи. Есть и любовная история. Что-то вроде того.
– Про кого любовная история?
– Про девушку, которая дарит герою клетку с двумя сверчками. «Сверчок на печи», помнишь?
– Ага, – сказал Карелла.
– Вот тут они и обыгрывают мысль, как у Диккенса, что сверчок приносит в дом счастье.
– Очень интересно, – отозвался Карелла.
– Да, – согласился Хейз. – Девушка и проделывает вслед за этим малым весь путь до провинции Юнь-нань...
– До чего?
– До провинции Юнь-нань. Это в Китае.
– А, понятно.
– Она следует за ним и несет клетку со сверчками, которую он хочет подарить своей престарелой няне-китаянке. Она очень старая, ее играет та актриса, знаешь, которая обычно играет старых русских
