— Может, к тому времени, как он выйдет на свободу, женщина, что живет в соседнем доме, разведется, — рассмеялся Эггерз.
— Ох, Гордон, — обратился к нему Фейбенс, — мы забыли сказать мистеру Ирвину Морису Флетчеру, что в одном кармане у меня лежит билет «ТУЭ» до Хендрикса, что в штате Виргиния, а в другом — документы, оформленные в полном соответствии с имеющейся между США и Италией договоренности о выдаче преступников.
Эггерз хлопнул себя по колену.
— А я, Ричард, припас для него пару отличных итальянских наручников. Флетч сел.
— Послушайте, они мои друзья. Вы хотите, чтобы я записывал разговоры моих друзей?
— Я думал, у хорошего журналиста не может быть друзей, — процедил Фейбенс.
— Просто другие журналисты, — пробормотал — Флетч.
— У вас нет выбора, Флетчер, — подвел черту Эггерз.
— Черт! — Флетч вертел в руках ключ от ячейки. — Мне-то казалось, что ЦРУ перестало этим заниматься. Внутренний шпионаж, присматривание за журналистами…
— Вы все неправильно поняли, Флетчер, — покачал головой Фейбенс. — Мы лишь стараемся наладить отношения с общественностью. Нам это дозволено. Вот мы и хотим найти друзей среди американских журналистов.
— Другой цели у нас нет, — заверил Флетча и Эггерз. — Зная об их частных проблемах, мы, при случае, поможем их разрешить.
— Кроме их дружбы нам ничего не нужно, — продолжил Фейбенс. — Особенно, дружбы Уолтера Марча. Вы его знаете?
— Издатель «Марч ньюспейперз». Одно время я у него работал.
— Совершенно верно. Очень влиятельный человек. Но вы, скорее всего, понятия не имеете о том, что происходит в его спальне.
— Мой бог, — ахнул Флетч, — да ему больше семидесяти.
— И что? — Эггерз, похоже, полагал, что для мужчины это не возраст. — Я читал в книге…
— Уолтер Марч, — прервал его Фейбенс. — Мы очень хотим подружиться с Уолтером Марчем.
— Допустим, я выполню вашу просьбу. Что потом? — спросил Флетч. — Я отправлюсь в тюрьму?
— Нет, нет. Все ваши налоговые неурядицы исчезнут, как по мановению волшебной палочки. Они утонут в Потомаке, и уже никогда не вынырнут на поверхность.
— Как так?
— Мы об этом позаботимся, — ответил Эггерз.
— Могу я получить письменные гарантии?
— Нет.
Фейбенс положил на стол фирменный конверт «ТУЭ» с билетом.
— Генуя, Лондон, Вашингтон, Хендрикс, Виргиния. Ваш самолет вылетает в четыре часа. Флетч глянул на загорелую руку.
— Мне нужно принять душ. Эггерз рассмеялся.
— Не лишне надеть и брюки.
— Как я понял, вы решили вернуться домой без наручников? — уточнил Фейбенс.
— Вы сами сказали, что у меня нет выбора, — огрызнулся Флетч.
Глава 2
— Значит, ты решил шпионить за всей элитой американской журналистики? Лишь потому, что кто- то попросил тебя об этом? Интересная мысль.
Голос Джиббса едва прорывался сквозь помехи. Когда Флетч звонил из Лондона, слышимость и то была лучше.
В другом конце зала ожидания Национального аэропорта духовой оркестр заиграл «Америку».
Флетч ногой вытолкнул коричневый чемодан, который чуть раньше достал из ячейки 719, и захлопнул дверь телефонной будки.
— Флетч?
— Я здесь. Закрывал дверь.
— Ты уже в Вашингтоне?
— Да.
— Долетел хорошо?
— Нет.
— Мне тебя жаль. А что случилось?
— Сидел рядом со методистским священником.
— А что плохого в том, что твоим соседом оказался методистский священник?
— Ты что, шутишь? Его самодовольство росло с каждым футом подъема.
— О Господи, Флетч.
— Вот-вот, он разве что не представлялся Иисусом Христом.
— Ты еще можешь спеть пару строчек гимна Северо-западного университета?
— Я бы и раньше с этим не справился.
Студентом Дон Джиббс верил в футбольную команду (играл в основном составе), пиво (выпивал ящик в промежутке между субботним вечером и утром понедельника), машины фирмы «Шевроле» (ездил на сине-желтом седане), методистскую церковь (для женщин и детей) и прикладную физику (имея в виду постоянный доход, гарантируемый специалистам этого профиля американской промышленностью, в которую он тоже верил, но американская промышленность не ответила ему взаимностью, не предложив работу после получения диплома). Не вызывали у него доверия поэзия, изобразительное искусство, философия, психология, короче, весь блок гуманитарных ценностей. Собственно, такая точка зрения всегца преобладала в американской промышленности, но никем не выражалась столь явно при приеме на работу.
В студенческом городке они с Флетчем жили в одной комнате.
— Из университета я вынес только одно, — прокричал Флетч в трубку. — Все мои наименее удачливые сокурсники пошли работать в государственные учреждения.
— Кто кому звонит? — Джиббс даже осип от негодования. — Скажи мне, Флетчер. Ты — мне или я — тебе. Ты просишь о помощи или я?
— Остынь, Дон. Сегодня утром ты забыл принять античувствительную пилюлю.
— Меня тошнит от вашего брата-журналиста, поливающего нас грязью во всех газетах. Но, стоит у вас вскочить прыщику, вы бежите к нам, заливаясь горючими слезами.
— Не болтай ерунды. Дон. Я никогда не цеплял тебя в своих статьях. Ты слишком мелкая сошка.
— Неужели?
Точно в такой же манере, семнадцатилетними, они спорили в одиннадцать вечера, кому первому идти в душ. Флетча бесила привычка Джиббса двадцать минут стоять под струей. Джиббс терпеть не мог запотевших зеркал.
— Да. Более того, я не прошу тебя об услуге. Я лишь задаю тебе вопрос.
— Зато какой вопрос, Ирвин Морис? Имеешь ли ты юридическое право шпионить за цветом американской журналистики? Нет! Абсолютно нет! — Джиббс понизил голос. — Но, честно говоря, Ирвин Морис Флетчер, я подозревал, что ты всегда именно этим и занимался.
— Забавно, забавно, — Флетчу пришлось хохотнуть, показать Джиббсу, что он ценит юмор. — С каких это пор ты стал адвокатом? Я не просил совета. Я и сам знаю, что тайком записывать разговоры моих друзей с последующим использованием пленок для шантажа — нехорошо, даже если снимать сливки, то есть вить из них веревки, буду не я. Вопрос в другом: должен ли я это делать?
