Итак, верный и надежный Стассен отправился на автомобиле высоко в горы 1 апреля, в день дураков... Я перебрался через высокий перевал и начал спускаться вниз и вниз – так целый день, одолевая гряду за грядой через tierra Colorado[3]– вниз и вниз, на плодородное тропическое побережье.
Нашел дом Хиллари Чавеса. Он находился к западу от города. Бледный, выцветший, голубой дом с красной черепичной крышей стоял на скале высоко над дорогой. В скале был вырублен большой гараж. Гаражные ворота вполне могли бы служить крепостными. Чтобы попасть в дом, нужно было от гаража взобраться по сотне широких, плоских, извивающихся бетонных ступеней. Когда я в первый раз с трассы увидел широкую голубую полосу Тихого океана, ощущение было такое, будто меня ударило по голове. Рыбацкие лодки возвращались к берегу, а на востоке виднелись экзотические степи Акапулько.
Я хорошо изучил дом, всю его атмосферу и виды, открывающиеся из окон. Самая замечательная и наиболее впечатляющая терраса была на южной стороне и выходила на побережье. Всюду полы покрывал кафель, а стены были прохладного зеленого и голубого цвета. Для того чтобы сделать вокруг маленькие клумбы, внизу привезли земли.
За клумбами ухаживал Армандо, жилистый потрепанный жизнью старик с кожей кофейного цвета, который, казалось, всю жизнь проводит на коленях. Гнилые зубы и единственный молочно-белый глаз не делали его привлекательным. Кухарка Розалинда, его жена, была индианкой, квадратной, как ящик, безо всякого чувства времени. Розалинда напоминала бесстрастного старого героя вестернов, переодетого в женское платье и в парике из конского волоса, чтобы легче совершить побег. Однако ее улыбка, медленная, словно расцветающий цветок, была прекрасна.
У меня был разговорник и за плечами два года изучения испанского в университете, а Розалинда знала, вероятно, слов пятьдесят по-английски и обладала поразительным даром пантомимы. Так что мы понимали друг Друга. Армандо не пытался наладить контакт. Когда я приехал, они оба спустились вниз. Нагрузившись, как ишаки, мы смогли занести наверх весь багаж в два приема. Армандо сразу же влюбился в черную машину. Он ходил вокруг нее кругами и тихо шипел. Мягкими тряпками любовно вымыл машину и отполировал ее так, что она сияла.
Розалинда заверила меня, что electricidad, agua i telefono[4]в полном порядке и что они ждут сеньора и сеньору Пинелли. Я видел, что им одиноко и скучно в доме, и они с радостью занялись подготовкой к приезду гостей. Розалинда заявила, что, как только приедут Пинелли, в доме появится девушка, которая будет работать горничной. Ее зовут Надина, и она их дальняя родственница. У меня не хватило запаса слов, чтобы объяснить ей мое отношение к Пинелли. Я сказал, что мы друзья, хоть я и работаю на них. Она улыбнулась и кивнула, ничего не поняв.
Помещения для слуг примыкали к дому с восточной стороны, где начинался пологий спуск со скалы. От их двери до кухни было всего шесть шагов. Я выбрал себе в большом доме самую маленькую спальню в северо-восточном углу, которая не выходила на море. Багаж Пинелли сложили в большой спальне, комнате двадцать на сорок футов. Через огромные стеклянные двери можно было попасть на террасу, с которой открывался вид на море. В спальне стояли две огромные двуспальные кровати черного дерева.
Распаковав свои вещи, я пошел в хозяйскую спальню. Розалинда вешала одежду Кэти в такой огромный шкаф, что он вполне мог бы служить туалетной комнатой. Глядя на платья, костюмы, юбки и блузки, она негромко с восторгом восклицала:
– Que lindo! Que bonito![5]
Уже стемнело, поэтому берег океана я увидел только на другое утро. Трудно представить себе более уединенный пляж. Две скальные гряды спускались к океану, между ними находилось 80 футов крупного коричневого песка. С первой террасы к пляжу вели бетонные ступени вдоль скальной стены. Между пляжем и террасой, в шести футах над океаном, располагался солярий. Под него приспособили железобетонную плиту. Когда я выразил удивление по поводу платформы, Розалинда с помощью жестов объяснила, что это уже третья такая платформа: штормы разрушили две предыдущие. Она сделала руками круговое движение, чтобы показать, как две первые платформы взлетели высоко в воздух, и добавила, что и эта плита будет когда-нибудь разрушена океаном. Наверное, Розалинда думала, что глупо пытаться перехитрить океан.
Не могу забыть свое ощущение, когда я проснулся в своей спальне в первое утро, услышал шум моря и увидел блики солнца на зеленоватой стене. Я ощутил себя обновленным, для меня не было ничего невозможного.
Мне подали завтрак – папайю, поджаренные булочки, крепкий черный кофе. Я спустился к океану и отплыл от берега так далеко, что голубая вилла превратилась в игрушечный домик. Море вздыхало, волновалось, сверкало. Я плавал и орал как сумасшедший. Потом лег загорать. После душа Розалинда подала ленч. До трех дремал, а потом поехал в Акапулько и купил инкрустированную серебром зажигалку и бумажник из змеиной кожи. В уличном кафе выпил черного пива и сидел, улыбаясь хорошеньким девушкам, медленно идущим в сумерках, взявшись под руки. Птицы в это время щебетали в больших зеленых деревьях, устраиваясь на ночлег.
Эти четыре дня до приезда Кэти и Джона оказались последними хорошими днями в моей жизни. Но, и зная об этом, я не смог насладиться ими больше. Я не думал о будущем, а просто по-кретински не сомневался, что все будет прекрасно. Это состояние эйфории не могло, конечно, длиться долго. Я послал родителям открытку, в лотерею выиграл двести песо, усердно загорал, занимался испанским и ждал звонка от своих хозяев. В полдень в пятницу встретил Джона и Кэти в аэропорту. С ними прилетели двое мужчин – Август Зоннингер и Фрэнк Рейс. Крепкий, лысый, маленький Август оказался властным и осторожным человеком. В усыпанном перхотью берете, «бермудах», индейских сандалиях и спортивной рубашке с изображением пылающей рыбы он все время щелкал пальцами, когда ему было что-то нужно. Сразу стало ясно, что он главный. Остальные обращались с ним, как с королем. Фрэнк Рейс, высокий вялый мужчина, напоминал аиста. Он был одет в хлопчатобумажный костюм, к которому был со вкусом подобран галстук. Рейс разговаривал с небольшим английским акцентом и, судя по всему, пытался создать впечатление, что все это гротескная игра, и он участвует в ней ради развлечения. Фрэнк был почти смешон. Кэти вела себя с ними, как девчонка. Это ей, по-моему, не шло. Большим сюрпризом для меня оказался Джон Пинелли. Это большое мягкое розово-белое существо пробудилось к жизни. Впервые я почувствовал его интеллект, быстрый, восприимчивый, способный к фантазии.
Они были настолько переполнены планами, что едва понимали, что находятся в Акапулько.
Август Зоннингер и Фрэнк Рейс остались до следующего вторника, когда я отвез их и Джона Пинелли обратно в аэропорт. По-моему, Розалинда не ожидала таких гостей. Она любила порядок, а они не нарушали никакое расписание. Дом им, кажется, не понравился. Они бесконечно говорили о делах и ругались по мелочам.
Я узнал, что Кэти и Джон все еще лишь холодно вежливы по отношению друг к другу. Из их споров я понял, что Джон продал долю в телешоу и вступил в другое дело.
Они привезли с собой пачку сценариев и позвали меня в большую гостиную в субботу вечером. Фрэнк Рейс встретил меня на террасе. Он усадил меня и дал сценарий. У него и у Кэти тоже было по экземпляру. Зоннингер сидел и ухмылялся.
– Пожалуйста, прочитайте слова Вильсона, старина, – сказал мне Рейс, показав, откуда читать.
– Я ничего не знаю о...
– Просто читайте, старина.
Я чувствовал себя по-дурацки и стал читать так, как, по-моему, должен был говорить Вильсон. Вмешался Зоннингер.
– Эй, вы!
– Да?
– Это не конкурс чтецов-декламаторов, – сказал он с легким европейским акцентом, – и не актерский показ. Просто читайте, пожалуйста, и больше ничего.
Я пожал плечами и дочитал до конца, словно читал экономический отчет. Они получили то, что хотели. Фрэнк Рейс и я прочитали наши роли Деревянными голосами. Кэти читала с чувством. Мне показалось, что она сделала это превосходно. Но сценарий, по-моему, был ужасным. Там было полно претенциозных поэтических выражений. Репетиция продолжалась до трех утра. Они ужасно ссорились, орали друг на друга и делали пометки в сценарии. Я не мог понять, как они переработали его. Если эта вещь окажется первым фильмом «Сьерра Продакшн», то акции киностудии не следовало бы покупать.
