блестящих девушек, таких очаровательных и несгибаемо честолюбивых. Эти роскошные девочки со стальным взглядом были самыми дорогими проститутками в истории человечества. Они предлагали сто двадцать фунтов здорового, чистого высокомерного мяса, а расплачиваться приходилось язвой или коронарной болезнью. Они не трудились подсластить сделку невинностью. В тот момент, когда вы, загипнотизированный, надевали кольцо на ее гордо вытянутый пальчик, этого старомодного достоинства уже не было и в помине, и его кончина праздновалась много раз – на вечеринках, лыжных уик-эндах, на яхтах и в круизах. Подобная признанная и извиняемая многими распущенность являлась фактически их преимуществом. Найдя свою дорогу в джунглях секса, они, вероятно, до такой степени испытывали сексуальный голод, что могли пойти на невыгодный брак с ничего не обещающим молодым человеком.
Я нашел ее руку, нащупал крохотный холодный камень на обручальном кольце. Интересно, кто оказался ее добычей? Я чувствовал, что это не тот крепкий тип, оставленный нами мертвым в канаве. Нет, она, как охотник в заповеднике, имела широкий выбор дичи. Он – дружелюбный, вежливый, хорошо образованный, высокий и красивый. Он остроумен, но не настолько, чтобы это могло повредить карьере. Его профессия даст им хорошее положение в обществе. Он зашел уже так далеко, что готов обменять свою бессмертную душу на постоянный, законный и неограниченный доступ к ее дорогому белью.
Нет, это не для меня, подумал я. Я никогда не подчинюсь этой бездушной рутине.
В течение долгой ночной поездки она просыпалась дважды и каждый раз детским голоском просилась домой, в свою постель.
Сэнди нашел место для остановки – ветхие пыльные коттеджи на курорте под названием Севен- Майл-Лэйк. Он обладал особым талантом в выборе безопасных мест. Здесь можно хорошо зарыться. Несколько раз Сэнди включал радио. Оказалось, весь свет ищет нас. По радио передали, что мы схватили дочь богатого хирурга, которая собиралась выйти замуж за архитектора. Мы узнали, что двое свидетелей видели, как мы совершили убийство. Мы узнали, что его звали Арнольдом Крауном, и что он владел бензозаправочной станцией. Мир поведал нам, что мы презренные, бессердечные чудовища, которые, накачавшись наркотиками, разъезжают по стране и убивают ни в чем не повинных людей.
Мы не могли узнать себя в описываемых людях. Сэнди выразил это словами: «Они не должны позволить таким людям находиться на свободе».
У меня не возникло сложностей с неряшливой хозяйкой, сдавшей нам коттедж. Единственное, что ее интересовало, – двадцать пять долларов наличными. Мы выгрузили вещи, вошли в домик и включили свет. Спальни находились по обе стороны маленькой гостиной. Нан отвела Хелен в ванную, получив от Голдена приказ не трогать ее.
Мы с Сэнди уселись на продавленную кушетку, откинувшись к стене и задрав ноги на кофейный столик. Шак стоял с бутылкой джина. В комнате росло напряжение, и у меня в животе появилось неприятное ощущение. Маленькие глазки Шака с длинными ресницами напоминали мне глаза слона.
– Ну что, Сэнди? Как насчет этого? – хрипло спросил он.
– Заткнись, – ответил Сэнди.
– Конечно, Сэнди, конечно.
Нан привела Хелен. За окнами начало сереть, и свет в комнате стал как бы размываться. Хелен стояла, слегка повернув носки вовнутрь, грызла ноготь на пальце правой руки, а левой теребила юбку и разглядывала нас. Ее округлая грудь под зеленой без рукавов блузкой лишилась сексуальной притягательности. Белая юбка была сшита, по-моему, из материала, называемого дакрон. К двум большим карманам было пришито по огромной зеленой декоративной пуговице. Носки зеленых туфелек на высоких каблучках были окованы медью.
– Садись, дорогая, – сказал ей Сэнди. – Присоединяйся к нашей компании.
Она, как ребенок, скромно присела в плетеное кресло.
– Это не мой дом, – с обидой произнесла Хелен. – Вы обещали.
– Если не будешь хорошей девочкой, мы тебя отшлепаем, – пригрозил Голден.
Нан села в другое кресло, задрав ноги на стул и взирая на происходящее с мрачной ухмылкой.
Шак не мог найти себе места.
– Ну, как насчет этого, Сэнди? – умоляюще проговорил он.
Тут я вспомнил, кого он мне напоминает. Когда-то давно, в Вермонте, я с друзьями по летнему школьному лагерю тайком побежал на ферму посмотреть, как огуливали кобылу. Когда, запыхавшись после долгого бега по проселочной дороге, мы прибежали на ферму, жеребец находился в загоне рядом с амбаром. Кобыла стояла в стойле. Пригнув уши, жеребец бегал по загону, стараясь держаться как можно ближе к амбару. Его ноздри раздувались, он ржал. Время от времени начинал бегать странной рысью, высоко поднимая колени и нагнув голову.
В амбар нас не пустили. Мы слышали шум копыт, голоса людей, выкрикивающих какие-то команды. Потом ликующе заржал жеребец...
– Иисус Христос, Сэнди! – с растущим раздражением сказал Шак.
– Заткнись, монстр! – прикрикнул на него Сэнди и повернулся ко мне. В его голубых глазах плясало злое любопытство. – Ты нам много всего рассказал в Дель-Рио, мальчик. Что дошел до конца, что теперь у тебя умерли все чувства и что тебе наплевать на все. Помнишь?
– Конечно, помню.
– Но Нашвилл подействовал тебе на нервы.
– Разве?
– Может быть, ты жулик, студент? – Он назвал меня студентом в последний раз.
– Не понял.
– Может, ты просто играешь дурацкую роль, а внутри все еще наполнен всякой ерундой?
– Хватит болтать, ради Бога, – возмутился Шак.
– Я не знаю, о чем ты говоришь, Сэнди, – соврал я, понимая, к чему он клонит, но не зная, смогу ли я сделать это. И сейчас этого не знаю.
– Давай возьмем эту беби и посмотрим, не обманываешь ли ты себя. Тебе достаточно сказать одно слово, Кирби, и мы прекратим, О'кей, Шак, можешь взять этого ребенка в койку.
Шак улыбнулся и стремглав бросился к девушке:
– Пошли, беби. Давай!
Хелен смотрела на него с детским отвращением. Он схватил ее за руки и сдернул с кресла. Девушка попыталась вырваться и начала плакать.
– Пошли, кукла. – Эрнандес положил тяжелую волосатую лапу на талию Хелен и почти с гротескной нежностью потащил к открытой двери спальни.
Блондинка все повторяла тоненьким голоском:
– Я хочу домой. Пожалуйста, я хочу домой.
Я сказал себе, что мне наплевать. Я сказал, что еще одно изнасилование в истории человечества вряд ли имеет какое-нибудь значение. Она находится в таком состоянии, что не поймет, что с ней произошло, и вряд ли что-нибудь вспомнит потом. Я сказал себе, что отбросил всю жалость, все чувства. Я смотрел на Кэти, серую и сморщившуюся, залившую кровью кафельный пол, и это стало концом всякого милосердия.
Они дошли до двери.
Нан рассмеялась, и меня затошнило от ее смеха.
– Ты выиграл, – сказал я Сэнди. – Ты выиграл, брат. Он насмешливо посмотрел на меня.
– Не сегодня, Шак. Отпусти ее, чудовище. Эта беби принадлежит Кирби. Но было уже поздно. Сэнди так долго испытывал терпение Шака, что оно наконец лопнуло.
Шак толкнул девушку в спальню и остановился в дверном проеме.
– Иди к черту! – прохрипел он. – Она моя. Сэнди вскочил и перешагнул через кофейный столик.
– Ты хочешь разозлить меня, Шак?
– Назад! Назад, или я убью тебя, приятель! Я встал и двинулся на цыпочках к Эрнандесу.
– Ты сделаешь, что я тебе сказал, – тихо велел Сэнди.
– Все, баста! – объявил Шак. – Больше этого не будет. Я подошел к стоящей на столе лампе. Ее подставка выглядела достаточно внушительной, чтобы применить ее в качестве оружия. Тут не выдержала
