— Вы слишком много говорите, Арчер.
С нетерпеливым ворчанием он прочел письмо, затем смял его и положил в карман, к другому.
— Вы уничтожаете улики?
— Я сказал, что вы говорите слишком много. Я буду разбираться со всеми уликами, что здесь находятся.
— Не надолго... Если угодно, можете принять это мое замечание как угрозу.
Он придвинулся ко мне снова.
— Кто кому угрожает? Вас мне уже хватит, Арчер. Можете теперь отправляться из города. Из моего города!
— Я остаюсь.
Лицо Кнудсона пылало. Какой все же неприятный запах, как у плотоядного животного, шел от хулигана-полицейского!
— Вы отправитесь из города сегодня же, сейчас же, ночью и не вернетесь больше сюда. Никогда! Я надолго могу вас упечь, Арчер. Вы ведь, например, насильно перевезли Ривиса через границу штата Калифорния: вы знаете, сколько за это полагается по закону?
Да, я сам связал себя и передал ему вот такого, связанного. Из глаз моих просочилась горькая влага и тоже загорелась на лице.
Его правая рука скользнула под пальто, за пистолетом в наплечной кобуре.
— Так уходите или остаетесь?
Я ничего не ответил, открыл дверь, прошел мимо. В невообразимой суматохе проносились у меня в голове картины погонь, разговоров, часы ожиданий.
Для Надсона надо подготовить другое место и другой час. Я за это возьмусь. Обязательно.
Глава 20
Внизу, у лестницы меня встретила миссис Стрэн.
— Мистер Арчер, кто-то хочет поговорить с вами по телефону. Какая-то женщина. Она уже довольно давно ждет у телефона, но мне не хотелось прерывать вашу беседу с начальником полиции.
— Правильно, — сказал я. — Это было бы государственным преступлением. Экономка посмотрела на меня непонимающе:
— Думаю, что она все еще у аппарата. Она сказала, что подождет... Как вы себя чувствуете, мистер Арчер? — вдруг спросила миссис Стрэн.
— Прекрасно, прекрасно.
В голове была гудящая пустота, а на дне желудка — плотный прокисший комок... Дело, которое я расследовал, отобрали у меня как раз в тот момент, когда оно начало распутываться. Я чувствовал себя прекрасно.
Я взял трубку:
— Арчер слушает.
— Пожалуй, вам не стоит отрубать мне голову за этот звонок. Вы спали?
— Голос сладко тянулся, словно дым от благовоний: Мэвис Килборн меня жалела, она готова была расплакаться от сочувствия ко мне.
— Да, мне снились кошмары. Мне снилась некая размалеванная девица, которая оказалась... карманным вором. А зовут ее — Несчастье.
Мэвис засмеялась: так звенит-позванивает горный ручей.
— Я не залезаю в чужие карманы. И я не та девица. В конце концов, я взяла то, что мне принадлежало... У вас не очень хорошее настроение, не ошибаюсь?
— Если сможете, докажите мне то, что сказали. Кстати, как вы узнали, что я здесь?
— Очень просто. Я звонила к вам домой и на работу, в Лос-Анджелес.
Мне дали этот телефон. Я не знаю, где вы находитесь, знаю только, что в Нопэл-Велли. А я вот в Куинто.
В разговор вклинился телефонист на линии, попросил еще десять центов. В трубке ясно послышался звон падающего жетона.
— У меня кончаются монетки, — сказала Мэвис. — Не могли бы вы приехать в Куинто, поговорить со мной?
— В три часа утра? Что за спешка? К тому же у меня в кармане ничего нет, кроме пистолета.
— Сейчас три тридцать. — Из трубки донесся шелест, сопровождавший ее зевок. — Я мертва.
— Не вы одна.
— И была бы очень рада, окажись у меня пистолет... Возможно, он понадобится вам...
— Для чего?
— Я не могу... по телефону. Мне нужно... чтобы вы кое-что сделали для меня. Согласны считать меня своим клиентом? — Снова раздался гудок на телефонной линии.
— У меня уже есть клиент, — соврал я.
— А вы не смогли бы работать для двоих? Я не гордая.
— Зато я гордый.
Она понизила голос:
— Я знаю, что с моей стороны очень некрасиво играть на ваших чувствах, Арчер. Но я должна была... Я сожгла тот фильм — и ничего не взорвалось...
— Забудьте о том, что было вчера. Неприятности могут случиться завтра.
— Вы мне действительно нужны, Арчер. Я не могу разговаривать голосом напуганной жертвы, но я правда боюсь.
— Чего?
— Я же говорю, что не могу... вот так, издали. Приезжайте в Куинто, и тогда я скажу. Пожалуйста, приезжайте.
Мы с Мэвис продолжали ходить по замкнутому кругу.
— Где вы находитесь?
— Сейчас на пляже, около ресторанчика, но лучше я встречу вас в другом месте. В гавани, знаете, там стоит такой большой столб...
— Да, знаю, — сказал я. — Прекрасное место для засады.
— Не говорите так. Я буду там, в конце мола. Ночью в это время там, надеюсь, будет пусто. Вы приедете?
— Через полчаса, — решился я.
В четыре утра Куинто выглядел совсем маленьким. Пустынные темные улицы сбегали вниз к пустынному темному океану. Воздух был удивительно чист, но на переднем стекле машины появились водяные капли, и запах моря, горький и свежий, вторгся ко мне в кабину из безлюдного города. Ночью на море стояла застава, наполненная холодными морскими ветрами и перемещающейся подводной чернотой.
Там, где 101-Олтертейн выбегала из города, на стоянке, в красноватом свете светофора, сгрудилось четыре-пять грузовиков. Словно буйволы у водоема. Я увидел склонившихся над ранним завтраком водителей и тонкобровую, с мордочкой мопса официантку, что стояла в дверях забегаловки с сигареткой во рту. С большим удовольствием я тоже остановился бы здесь, съел бы три яйца, немного поболтал бы с этими людьми, а потом отправился бы обратно, в мотель, и лег бы спать. На следующем перекрестке я резко повернул налево, и шины, раздираемые жалостью к самим себе, взвизгнули: уже так поздно, они так устали. Я произнес вслух, обращаясь к самому себе и к скулящим шинам: 'Надо как-нибудь со всем этим справиться'.
Мол в Куинто, оказывается, продолжал собой улицу, которая пересекала черную ленту шоссе. Внизу длинные белые волны лизали песок, плескались о сваи и заграждения, защищавшие мол. Я медленно вел
