дешевая, ничего не значащая щебенка.
— Сучонок, сосунок, сосунок, сосунок! — твердил мне в лицо Гордо, стискивая мою шею своей паучьей лапой, с которой могла сравниться разве что стальная проволока. От возбуждения у него текло из носа; от него несло горелым маслом и какой-то тухлятиной.
— Перестань, — прохрипел я. Дыхание, которое доносилось до моих ноздрей, тоже не было французской парфюмерией.
— Давай, давай, лей слезки — хнык-хнык! — Гоча принялся насмешливо подхныкивать, одновременно горсть за горстью продолжая вынимать из коробки коллекцию Джонни и разбрасывать ее по двору. — Хнык-хнык!
— Хватит! Прекрати это сейчас же! — заорал что есть мочи Дэви Рэй.
И сразу в пальцах Гочи появился тот самый — наконечник стрелы, гладкий и черный, почти идеальной формы. Даже тупой Гоча понимал, что он держит в пальцах что-то особенное, потому что он на мгновение прервал свои движения сеятеля и пристально рассмотрел черный наконечник.
— Не надо, — с мольбой в голосе прошептал Джонни. Что бы там ни увидел Гоча в черной глуби наконечника, может, самого вождя Пять Раскатов Грома, это видение пришло и ушло, канув в вечность. Широко размахнувшись, Гоча махнул рукой, его пальцы разжались — и черный наконечник понесся в воздухе. Пролетев по баллистической кривой, крутясь и переворачиваясь, наконечник скрылся в траве и полыни у мусорных бачков. Я услышал, как Джонни захрипел, словно его пнули в живот.
— Что скажешь о таком полете, ты, сквочий… — начал Гоча, но не успел договорить, потому что в следующее мгновение Джонни бросился вперед, и когда расстояние между ним и Гочей сократилось как раз до дистанции удара, не преминул этим воспользоваться и впечатал стремительный прямой правой в подбородок Гочи Брэнлина.
Покачнувшись, Гоча мигнул, на его лице отразилась сильная боль. Из его рта вывалился язык, на котором отчетливо видна была кровь. Отбросив в сторону злополучную коробку, Гоча прохрипел:
— А вот теперь ты труп, негритянское отродье!
— Задай ему, Гоча! — заорал Гордо.
Джонни не следовало начинать драку. Я знал это, а также я знал, что он и сам это понимает. Кулаки Брэнлинов однажды уже уложили его в больницу. До сих пор у Джонни кружилась голова и ему приходилось глотать таблетки; к тому же он был гораздо ниже Гочи.
— Беги, Джонни, беги! — закричал я.
Но Джонни уже отбегал свое.
Гоча, шатаясь, двинулся на него. Первый же удар попал Джонни в плечо и отбросил его назад; от второго кулака в лицо Джонни уклонился и тут же всадил что есть силы свой кулак Гоче в ребра.
— Драка! Драка! — раздались со всех сторон крики парней и девчонок, что еще оставались к тому времени на дворе.
Что было силы я оттолкнул от себя Гордо. Чтобы удержаться на ногах, Гордо пришлось разжать руки, сомкнувшиеся у меня на горле: взмахнув пятернями в воздухе, он случайно коснулся руля Ракеты.
— Мать твою! — заорал он ни с того ни с сего, поднес к физиономии руку и посмотрел на палец. Между большим и указательным пальцами, в белой ложбинке мясистой плоти, действительно обильно потекла кровь.
— Эта дрянь меня укусила! — раздался над моей головой его оскорбленный крик, будто он имел в виду дефектный винт, или заусенец, или что-то такое. Впоследствии я тщательно осмотрел Ракету и не нашел в нем ни одного изъяна. Чтобы пнуть Ракету, Гордо повернулся ко мне задом. И вот тут во мне заговорил Пять Раскатов Грома.
Он сказал мне то же самое, что сказал недавно Джонни: с меня хватит.
Я никогда не был пинчером. Если Гордо хотел, чтобы его пнули, то мне этого было более чем достаточно. Отступив на шаг и чувствуя, как в жилах бурлит кровь, я пнул его в зад с такой силой, что от его воя со всех деревьев на милю вокруг поднялись вороны. Кружась, он заплясал, изображая сумасшедшую джигу. Джонни и Гоча, сцепившись, катались по земле, вокруг них клубилась пыль, их кулаки взлетали и падали. Дэви Рэй и Бен уже были готовы ввязаться в драку, если бы Гоча оседлал Джонни и молотил его кулаками почем зря. Но ситуация не была столь однозначной: Джонни успешно оборонялся. Извиваясь как змея, он вырывался и уклонялся, и его мокрое лицо было бледным от пыли. Гоча ухватил Джонни рукой за волосы, но тот сумел освободиться. Гоча врезал Джонни кулаком в подбородок, но в глазах Джони не отразилось и тени боли. Но вскоре пришло время Джонни: он бился с отчаянием человека, которому нечего терять, кроме своего достоинства. Удары уравновесились; Гоча стал хрипеть и крякать от боли и крутиться, как раздавленный дождевой червяк.
— Драка! Драка! — несся отовсюду веселый клич. И вот уже круг зевак собрался вокруг Джонни и Гочи, выясняющих в пыли отношения.
К тому времени Гордо погнался за мной с палкой в руке.
Меня совсем не радовала перспектива того, что мозги из моей головы вот-вот выбьют или вместо меня пострадает Ракета. Я прыгнул в седло, ловко поднял подножку и, налегая на педали, покатил прочь, мечтая только об одном — оставить между собой и злобными Брэнлинами как можно большее расстояние. Я подумал, что, может быть, Гордо отвернет от меня, даст мне возможность ловким маневром выбить из его руки палку. Но я оказался не прав. Вскочив на своего черного скакуна, Гордо пустился за мной вдогонку, оставив Гочу сражаться в одиночку.
У, меня не осталось времени, чтобы хоть что-то прокричать Дэви Рэю или Бену. В любом случае они вряд ли услышали бы хоть что-нибудь сквозь рев толпы, распаленной видом крови. Я сам не свой понесся от Гордо через двор, к школьным воротам и дальше — к бесконечным городским улицам. Оглянувшись, я увидел налегавшего на педали Гордо. Его голова была низко наклонена к рулю, ноги работали как сумасшедшие, а глаза видели только одно: жертву — меня. Решив повременить с воротами, я пустил Ракету в новый круг по двору, надеясь, что друзья хоть как-то мне помогут.
Но Ракета не позволил мне сделать это.
Он полетел вперед к воротам. Руль будто приварили к раме. У меня не осталось другого выбора: только гнать все вперед и вперед по выбоинам тротуаров и щербатым улицам, чувствуя, что со мной творится что-то странное.
Ход стал чудовищно легким, таким легким и быстрым, что я едва мог удерживать ноги на педалях. По правде сказать, мои тапочки не раз и не два слетали с педалей, которые продолжали крутиться самостоятельно. Цепь Ракеты продолжала с пощелкиваниями перематываться через звездочки.
Ракета несся вперед и вперед, а я, сидевший на нем седок и его хозяин, не делал ничего, только держался в седле, вцепившись в руль своего взбесившегося коня. Наша скорость нарастала, в моих ушах свистел ветер. Я вновь оглянулся через плечо; подобный неотвратимому всаднику Апокалипсиса, Гордо по-прежнему висел у меня на хвосте.
Он хотел добраться до моей шкуры и не собирался останавливаться до тех пор, пока эта самая шкура не окажется в его руках.
На школьном дворе Гоче с трудом удалось оторвать от себя Джонни и подняться на ноги. Прежде чем Гоча прицелился и нанес новый удар, Джонни врезал ему в коленную чашечку, они снова очутились в пыли под восторженные крики зрителей. Чуть успокоившись, Дэви Рэй и Бен оглянулись в поисках меня, но Ракета исчез, и вместе с ним исчез и черный велосипед Гордо.
— Вот черт! — только и мог сказать Бен.
Велосипед Гордо был быстрым, чертовски быстрым. Гордо мог обогнать на нем любой велосипед в Зефире. Но Ракета не был похож на остальные велосипеды. Ракета мог нестись, словно гончая из самого ада; иногда я с ужасом думал, что будет, если цепь соскочит со звездочки. Мы пролетели мимо дворника, сметавшего палую листву с тротуара. Мы пролетели мимо двух леди, беседовавших на чьем-то дворе. Мне до смерти хотелось остановиться, но стоило только надавить на тормоза, как Ракета издавал высокий шипящий звук, отказываясь слушаться меня, своего повелителя. На следующем перекрестке я попытался свернуть направо, к дому. Но Ракета хотел другого и взял влево. Когда мой велосипед обогнул угол на такой скорости, что наклон превысил сорок пять градусов, я заорал от страха; при этом переднее колесо проскочило ровнехонько между двумя здоровенными выбоинами в асфальте. Я был на волосок от смерти, я
