голландцем, а не немцем. Кем был неизвестный? Что может связывать человека с татуировкой в виде крылатого черепа на плече и ветеринара из маленького городка? Швы расходились, лоскутки грозили растеряться и перемешаться вновь.
Но один держался крепко: “Прекрасный мечтатель”, зеленое перышко и “Кто еще знает? ”.
Кто еще знает что? То, что, по моему убеждению, могло стать ключом к разгадке всей шарады.
Я по-прежнему не говорил родителям ни слова. Когда сомнений не останется, по крайней мере почти, я открою им все. До тех пор, пока я не пойму, что готов, я не открою рта. А я еще не был готов. Но одно я знал крепко — среди нас живет совершенно неизвестный нам человек.
Глава 4
Крепость мистера Моултри
За два дня до Рождества в нашем доме раздался телефонный звонок. Мама сняла трубку. Отец дежурил по складу в “Большом Поле”.
— Слушаю? — сказала мама и услышала на другом конце линии голос Чарльза Дамаронда.
Мистер Дамаронд звонил нам для того, чтобы пригласить на прием, который устраивала Леди в Братонском Центре досуга и отдыха в честь окончания строительства и предстоящего открытия 26 декабря музея гражданских прав. Открытие было приурочено к первому дню рождественских праздников, и потому отказаться было невозможно — все были свободны. Форма одежды — неофициальная. Мама спросила, согласен ли я пойти, и я ответил, что да, конечно, я согласен. Отца даже не пришлось спрашивать, потому что он все равно не пошел бы, а кроме того, в Рождество он работал, так как на склад пришли фаршированные яйца и упаковки мороженой индейки, которые нужно было принять и расфасовать.
Отец не имел ничего против нашего похода в Братонский музей. Когда мама сказала об этом, он не возразил ни словом. Он просто кивнул, а взгляд его был устремлен куда-то вдаль. По моему мнению, он видел какое-то до боли знакомое место, например большой валун на берегу озера Саксон. Вот почему, подкинув отца к “Большому Полю”, мама вернулась домой, чтобы подготовиться самой и подготовить меня к поездке в Центр досуга и отдыха Братона. Несмотря на то что, по словам мистера Дамаронда, никакой парадной формы одежды не требовалось, мне ведено было надеть белую рубашку. Сама она облачилась в нарядное платье, которое ей очень шло, и, прихорошившись, мы отбыли.
Если вы бывали когда-то в южной Алабаме, то скорее всего знаете, что на Рождество погода в этих краях всегда стоит теплая. В октябре может здорово подморозить, в ноябре снег — обычное дело, а в Рождество всегда стоит теплынь, относительная, конечно. Не то чтобы было тепло, как в июле, но не хуже бабьего лета, это точно. Тот год тоже не был исключением. Свитер, который я надел на всякий случай, оказался совершенно лишним: когда мы добрались до красного кирпичного Центра досуга и отдыха рядом с баскетбольной площадкой на Бакхут-стрит, я здорово вспотел.
Красная стрелка указывала на Братонский музей гражданских прав — выкрашенное в белый цвет небольшое здание размером с крупный жилой трейлер, пристроенное к Братонскому Центру. Белоснежный музей был окружен красной ленточкой. Несмотря на то что до официального открытия оставалось целых два дня, на парковке Центра стояло много машин и чувствовалось сильное оживление. Приехавшие на машинах — в основном черные, но было и несколько белых — поднимались по ступенькам Центра к парадному входу. Мы с мамой пошли за ними следом. В главном зале Центра, где на стенах были развешаны рождественские венки из сосновых ветвей и стояла большая украшенная елка с широкими дугами гирлянд на ветвях, пришедшие выстраивались в очередь, чтобы оставить подписи в большой книге посетителей, которой заведовала миссис Велведайн. От книги очередь шла к столикам с угощениями: здесь была вместительная чаша с крюшоном, галеты, пирожки и маленькие сандвичи, пара здоровенных индеек, прожаренных до золотистой корочки и поджидающих ножа, и коротенькие колбаски, и два увесистых окорока. На трех последних столах было невпроворот сладкого: пирожные, пудинги и печенья — всего вволю. Уверен, отец многое потерял, что не пришел туда хотя бы для того, чтобы взглянуть на изобилие этих яств. Настроение было веселым и праздничным, люди весело болтали и угощались под аккомпанемент двух скрипок. Обстановка была сама что ни на есть неофициальная, хотя все без исключения присутствующие принарядились словно на прием. Костюмы и воскресные платья мелькали чаще всего; не исключением были белые перчатки и шляпки с трепетавшими букетиками цветов. По моему мнению, в этом разноцветье и богатстве нарядов павлин потерялся бы словно серая мокрая курица. Собравшиеся были рады за Братон и горды его достижениями, это было ясно без слов.
Нила Кастиль подбежала к нам с мамой и по очереди обняла. Потом вручила нам картонные тарелки и провела сквозь толпу. Индейку как раз собрались разрезать; если мы не поторопимся, самые лучшие куски расхватают. По пути Нила Кастиль указала на мистера Торнберри, который, облачившись по случаю праздника в мешковатый коричневый костюм, бочком отплясывал под пиликанье скрипачей. Улыбавшийся во весь рот Гэвин пытался поспеть за дедушкой в такт. Мистер Лайтфут, элегантный, как Кари Гран, в своем черном костюме с бархатными лацканами, ловко балансируя картонными тарелками с уложенными на них слоями ломтиками ветчины и кусками пирога, и пирожными, и сандвичами, немыслимым образом сохраняя равновесие, лавируя, замедленно продвигался через толпу. Еще минута — и наши с мамой тарелки были до краев полны всякой вкусной едой, высокие вощеные стаканы пузырились лимонной шипучкой. Появившиеся Чарльз Дамаронд со своей миловидной женой поблагодарили маму за то, что она нашла время заглянуть на праздник. Мама отметила, что не пропустила бы его ни за что на свете. Вокруг взад-вперед сновали дети, за ними со смехом гонялись их бабушки и дедушки. Повернувшись ко мне с лукавой улыбкой на устах, мистер Дэннис спросил меня, не знаю ли я, совершенно случайно, что за проказник намазал клеем стол несчастной миссис Харпер, да так ловко, что та приклеилась, как муха на ленту-липучку. На это я ответил, что у меня есть на этот счет различные соображения, но ничего конкретного я сказать не могу. Мистер Дэннис спросил, не имеют ли мои соображения отношение к кое- чьему козявчатому носу, на что я ответил, что “может, и да”.
Кто-то весело заиграл на аккордеоне, кто-то достал губную гармошку, и скрипки немедленно подхватили мотив. Какая-то пожилая лама в платье цвета свежей орхидеи пустилась в пляс с мистером Торнберри; по-моему, в этот момент он радовался тому, что решил остаться в живых. Мужчина-негр с седой подстриженной бородкой положил мне руку на плечо и, низко нагнув ко мне голову, прошептал в самое ухо:
— Значит, взял да и засунул кукурузную метлу ему прямо в глотку, так? Вот это здорово, хе-хе-хе! — еще раз крепко сжал мне плечо и, повернувшись, исчез куда-то в толпе.
Миссис Велведайн и другая такая же плотная дама, обе в столь ярких платьях, что способны были посрамить природу, поднявшись на сцену, шутливыми криками согнали с нее скрипачей. Встав перед микрофоном, миссис Велведайн сказала, что Леди очень рада тому, что все собравшиеся смогли посетить Центр и разделить с ней радость. Музей гражданских прав, которому было отдано столько сил, почти готов к открытию, продолжила миссис Велведайн. Открытие состоится на следующий день после Рождества и все, не только братонцы, но жители Зефира и других городов, приглашаются туда, чтобы узнать много важного об истории своей страны и людей, ее населяющих. Ибо сражения еще предстоят! — заявила миссис Велведайн. Не стоит думать, что впереди нас ждет мирная жизнь. Чтобы добиться того, что мы имеем, мы прошли немалый путь, отдали много сил — и именно этому посвящен Братонский музей гражданских прав.
Во время речи миссис Велведайн мистер Дамаронд подошел к нам с мамой и остановился у нас за спиной.
— Она хочет повидаться с вами, — тихонько прошептал он маме на ухо. Не стоило объяснять, о ком шла речь, — и мы молча двинулись за ним следом.
Из зала мы вышли в коридор. По пути мы миновали открытые двери в комнату со столом для пинг-понга, с мишенями для дартса на стенах и игральным автоматом с пинболом. В другой комнате стояло с полдюжины шахматных столов, а в следующей — отличные новенькие физкультурные снаряды и боксерская груша. В конце коридора мы подошли к белой двери, еще пахшей свежей краской. Мистер
